Алексей Федотов - Наследники Ост-Индской компании

— А может быть и нельзя уже? – спросил один из слушателей.

— Пока человек жив, для него нет ничего невозможного. Но сам он не может освободиться от порока, потому что своя воля его уже очень слаба. И сегодня есть немало различных организаций, призывающих человека, отказаться от своей воли, говоря, что тогда он освободиться от алкогольной зависимости. И человек иногда действительно освобождается от этой зависимости, но попадает в еще более страшную зависимость от оккультной секты, в которую он пришел. Это тот случай, когда лучше бы ему было продолжать пить, когда более страшные грехи замещают собой более легкие.

— Так значит можно все же пить? – с надеждой спросила Клара.

— Апостол Павел четко написал, что пьяницы Царства Божия не наследуют, — ответил священник. – Если есть зависимость, то необходимо с ней бороться. Но в этой борьбе хороши далеко не все средства.

— А само по себе вино – зло? – спросил его Степка.

— Конечно, нет, — сказал отец Аристарх. – Но оно становится злом для того, кто болен, также как сахар может стать злом для больного диабетом. Есть редкие болезни, при которых даже есть хлеб опасно для жизни больного.

— А как определить: болен я или нет? — поинтересовался бомжеватого вида мужичок с синим лицом, опухшим настолько, что даже глаза почти не было видно.

Все засмеялись. Но архимандрит даже не улыбнулся и невозмутимо ответил:

— Наша наркология диагностирует разные степени алкогольной болезни. На Западе некоторые считают, что человек сам для себя определяет — болен он или нет. Я склонился бы ко второму варианту, но с одной поправкой: человек определяет для себя сам только до того , как у него появляется букет симптомов, позволяющих поставить официальный диагноз. На мой взгляд, если хотя бы раз человек делал под влиянием спиртного то, от чего ему потом было стыдно, то это уже достаточно серьезный повод, чтобы больше не выпивать.

— Так это значит, что никому из нас нельзя пить? – грустно спросила Роза.

— Можно, но только воду, — ответил ей Николай.

— Да ну тебя, я серьезно!

— И я серьезно!

— Он в определенной мере прав, — сказал архимандрит. – Из тех, кто собрался здесь, от спиртного стоит отказаться всем.

Они говорили в этот раз очень долго. Священника засыпали самыми разными вопросами. Однажды с ним не согласился даже Григорий Александрович. Это было, когда отец Аристарх сказал, что нельзя давать спиртное больным алкоголизмом ни при каких ситуациях.

— А вот здесь я поспорю, — заявил профессор. – Я знал одного человека, который умер от того, что не опохмелился. У меня у самого однажды начинался инсульт после запоя: казалось, что мозг в голове сейчас взорвется. Я выпил около ста пятидесяти граммов водки, и все обошлось. И я знал многих людей, которые потом перестали пить, но они с благодарностью вспоминают тех, кто давал им спиртное, когда им было плохо!

— Так они вспоминают с благодарностью доброе отношение к себе, а не само спиртное!

— И то, и другое!

Под конец Степка спросил еще священника, есть ли жизнь на Марсе, что вызвало новый взрыв хохота.

— Спроси у зеленых человечков, когда у тебя будет очередная «белочка», — посоветовала ему Роза.

Но отец Аристарх сохранил серьезность.

— Здесь нужно иметь рассудительность. Мы знаем, что есть созданные Богом существа помимо людей, которые являются добрыми, и есть, которые являются злыми. Зла Бог не создавал, оно явилось следствием свободного выбора сначала этих существ, а потом и человека. Подробно мы о них ничего не знаем, в том числе, где кто из них живет, да это нам и не нужно. Потому что страшно для человека в дни его земной жизни видеть этот мир и знать о нем.

Чувствовалось, что архимандрит хорошо понимает, о чем говорит. Тем более, что большинство собравшихся пережили алкогольные психозы, и шутить на эту тему были не настроены.

… Когда собрание закончилось, Николай возбужденно подбежал к священнику:

— Мне, кажется, что многое в жизни всех этих людей изменится!

— Поживем – увидим, — улыбнулся тот.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Город Большой

Лузервиль, наконец, переименовали в город Большой. На торжества в связи с переименованием приехал Борис Павлович Большов из администрации Президента России. Были губернатор, многие московские и местные чиновники. Губернатор перед началом торжественной части ткнул Бориса Павловича в бок и беззлобно усмехнулся: «Что, в честь себя переименовал? Иди, расскажи об этом горожанам!»

Но жители были довольны. И когда чиновник сказал им, что название «Большой» символизирует большое будущее, которое есть у их города, они ему поверили.

Город действительно менялся на глазах. Почему‑то один за другим гибли или покидали его те, кто был когда‑то собран сэром Джоном. А каждый из них самой своей жизнью отравлял все вокруг себя, соприкасаясь при этом со многими людьми. Поэтому чем меньше их оставалось, тем легче становилось жить в городе.

Все больше становилось прихожан в местных храмах. Общество трезвости начало приносить реальные плоды: хотя пьяниц осталось еще немало, но в городе фактически совсем исчезла «пьяная» преступность. «Это тоже неплохой результат нашей работы!» — оптимистично заявлял бывший Бухарик, и все с ним соглашались.

Отец Аристарх на праздничных торжествах подвел к архимандриту Петру Григория Александровича и, к удивлению обоих, попросил, чтобы, когда он умрет, тот убедил архиерея рукоположить профессора в священники для служения в интернате.

— Да я не против Григория Александровича, но ты‑то чего умирать собрался? – удивился настоятель.

— На самом деле, живи подольше, да и какой я священник? – поддержал его профессор.

Но архимандрит Аристарх настойчиво требовал обещания, когда же оба уклончиво сказали «посмотрим», сокрушенно покачал головой и устало прошептал: «Своевольники!»

Священник чувствовал, что впереди его ждет еще одна встреча с сэром Джоном, после которой он уже не останется в живых, и ему хотелось передать свою паству тому, кому доверял. А почему‑то доверял отец Аристарх больше всех Григорию Александровичу…

А лорд Эктон также готовился к этой встрече со священником, на которой должна была решиться их судьба…

Последняя поездка в Россию

Сэр Джон поехал в Россию в этот раз один. Он чувствовал, что больше уже не увидит никого из тех, кто оставался рядом с ним в этот последний год. Вскоре после его отъезда, Элизабет сильно повздорила с Зоей Георгиевной и проткнула ей сердце ритуальным индийским кинжалом. Петр увидел Лиз в момент, когда она умывалась кровью поверженной соперницы.

— Это очень молодит, — как ни в чем не бывало, улыбнулась ему Элизабет.