Елена Блонди - Татуиро (Serpentes)

— Наш мастер, ночной отец жданных детей, вестник Западного ветра, нашёл себе жену…В иной год охотники убивают слона. Иногда мужчины идут за реку и приводят сразу целую руку молодых жён. Каждый год должно быть что-то новое, не бывавшее прежде. Это — закон жизни. Покажи нам, мастер, свою жену, подаренную Западным ветром.

— Они же знают, — шёпотом сказала Найя, — мы ведь тогда, на празднике…

— Ты не была женой тогда, — тихо ответил Акут, взял её руку и повёл за собой. Люди расступались, и Найя видела проплывающие мимо лунные лица и освещённые плечи.

Встали у верхней ступени лестницы, ведущей в воду. За сверкающей гладью, с другой стороны, прямо напротив, стоял вождь Мененес. Луна освещала высокую башню из волос и перьев, широкие плечи в складках богатой ткани. Но не было видно глаз на лице, скрытом тенью.

— Женщина, получившая имя от самого вождя… Скажи нам, нравится ли тебе твой муж?

Акут чуть заметно сжал руку Найи. Она закрыла глаза, вспоминая слова.

— Да будут дожди всегда тёплыми для тебя и твоих жён, вождь Мененес.

— Хорошо.

— Мне нравится мой муж.

— Греет ли он тебя ночами?

— Да, мой вождь.

— Кричишь ли ты?

— Что?

Вокруг зашевелились, и шёпот, как невесть откуда взявшиеся сухие листья, полетел над водой. Она поняла и прикусила губу.

— Да, мой вождь.

Вождь молчал. Найя смотрела на его квадратную фигуру, ждала…Она будет просто соглашаться, говорить «да» на каждый его вопрос, не прислушиваясь. Всё это — по обычаю, наверное.

— Что ж… Нам повезло с милостью богов. Они подарили племени белую женщину, из-за которой родилось имя младшей жены вождя и родился волшебный щит в руках мастера Акута. Так пусть же она, Вамма-Найя, несущая свет, исполнит обряд благодарности.

Акут сжал пальцы Найи, она дернулась от боли и неожиданности. В тишине, полной и плотной, вождь спросил, с насмешкой в голосе:

— Ты не хочешь поблагодарить вождя за милость, мастер? Твоя женщина избрана.

— Да будут боги щедры к тебе всегда, вождь Мененес. И к твоим детям и жёнам. Я…

— Что? — голос вождя наполнился величественным удивлением. Найя, замерев с рукой, стиснутой пальцами мастера, подумала: слишком величественным, напоказ.

— Я… — Акут снова молчал, не зная, как продолжить. Притихшие люди обернули к ним лица, похожие на ночные подсолнухи.

— Она не годится для благодарности, вождь! Она слаба и худа, в ней нет настоящих сил. Нет!

Говорил, больно сжимая и разжимая руку Найи. А она смотрела в стиснутое страхом лицо мастера, пытаясь понять.

— Ты не можешь говорить «нет» своему вождю, — Мененес не шевелился, лицо его было недвижным, а голос — уверенным и спокойным, — но ты сказал, и я смеюсь над твоими словами. В ней нет сил? Но там стоит щит с радугой, её щит.

— Нет!

— Хватит, мастер. Ты живёшь в племени из милости, ты не охотник. Будешь исполнять сказанное мной или…

Мененес хлопнул в ладоши над головой. И по бокам мастера выросли чёрные воины с копьями, не те мальчишки, что стояли у трона, пересмеиваясь, а взрослые мужчины со взглядами готовых убивать.

— Стойте! — Найя выдернула руку и шагнула к перилам, схватилась на них и, налегая грудью, возвысила голос:

— Что я должна сделать, вождь?

— Спуститься по лестнице и перейти площадь, Найя, несущая свет. Принести мне, вашему отцу, поклон благодарности, омытый тёмной водой больших Дождей.

Найя посмотрела на серебряное зеркало воды, покрытое мелкой рябью. На лестницу, вылезающую из серебра прямо к ногам вождя.

— Хорошо.

— Нет!

Но она ступила в сторону, уворачиваясь от расставленных рук Акута:

— Я хорошо плаваю. И вообще… хватит уже за меня решать.

Вокруг площади прозрачной чашей стояла тишина, а внутри её сдавленные шепотки бродили от одной группки людей к другой. Все ждали.

Мененес прошёл вперед, к верхней ступени лестницы. Позади двое, сгибаясь, вынесли стул с высокой резной спинкой, и вождь сел, положив руки на подлокотники. Теперь луна светила на его лицо. И глаза на нём были — чёрные ямы на светлом, как пятна на лике Еэнна.

Найя ступила на первую ступеньку и повернулась, бережно вынимая руку из закаменевших пальцев Акута. Постаралась улыбнуться ему, но луна, светя на худое лицо, рисовала на нём такую тоску, что Найя только сейчас испугалась по-настоящему. Мастер, стоя на мостках чуть выше, протянул руки и стал развязывать ленту на её волосах.

— Милость богов с тобой, светлая Найя. Моя любовь с тобой.

Белая с красными узорами лента повисла в опущенной руке.

Найя вздохнула. Ступила ниже, в сверкающую рябь, чувствуя, как прилипает к коленям намокшая тайка.

— Твоя жена и спит с тобой, не снимая одежд? — голос над водой остановил её. Она снова оглянулась, стягивая на груди белую ткань.

— Ты знаешь, мой вождь, я делаю волшебные вещи. Узоры на тайке моей жены принесут нам хороший год после дождей.

Голос мастера прерывался от ярости.

— Хм…

Под легкий шёпоток Найя нахмурилась. И, не дожидаясь ответа вождя, пошла в глухую, непрозрачную воду, нащупывая босыми ногами дерево ступеней. Вода поднималась. Выше колен, по бёдрам, до груди. Найя ждала, что намокшая ткань спутает шаги, всплывая пузырём, но подол тайки висел, ровно колыхаясь. И тяжелели ноги, уверенно придавливая ступени.

Когда вода достигла плеч, снова выросла на мостках медная нитка женского голоса. Песня без слов тянулась заунывно, к ней присоединялись ещё голоса, тягучие, разные, и Найе казалось, что над серебряной водой плетётся циновка из медных и бронзовых нитей.

Вода, покачиваясь, встала у подбородка. Найя сделала маленький шаг, ещё два. Ступни защекотала трава, и вода коснулась губ мёртвым тёплым поцелуем. Найя встала на цыпочки и приготовилась плыть. Но не смогла оторвать ног от примятой травы.

— Ты должна дойти, — тревожный шёпот мастера лег на медную плетёнку песни, — иди, Найя, ты дойдешь.

«Ну»… — подумала она, закрывая глаза, сжала губы и пошла, не дыша — вперёд и вниз, небольшими плавными шагами, без остановок. Когда вода сомкнулась над её головой, песня стала еле слышной, как во сне.

… Во сне.

Найя шла, медленно переставляя ноги и боясь открыть рот, чтоб не хлынула в горло вода. Волосы, как чужие, трогали плечи. Руки держала перед собой, как человек, идущий по тёмной комнате, когда предметы есть только в воспоминаниях и места их в реальности приблизительны. Она помнила размеры площади и знала, что сможет дойти, не пытаясь вдохнуть. И приоткрыла глаза.

Тут не было темноты. Серый переливчатый свет бежал полосами, складывался гармошками, расходился веерами. Но был он… тёмный, хоть всё и видно. Тёмный, будто она далеко от этого места, далеко в глубину. Найя оторвала взгляд от своих белых рук с растопыренными пальцами. Взбивая ткань, которая лениво надувалась водой и опадала снова, двигались колени. Белые ступни зарывались в лохматую траву, которая становилась всё короче.