Елена Блонди - ТАТУИРО (HOMO)

А потом были огоньки сигарет, рисующие огненные арабески по черному бархату тьмы, тихие разговоры, на этот раз с настоящим интересом друг к другу. Откровения о том, где, как и что было – и потому – мы такие и здесь…. И он узнал, что нежной и юной на вид («не обольщайся, Витюша, мне тридцать в этом году») принцессе есть отчего бояться незнакомцев с неясными намерениями.

– Понимаешь, Витюша, всякое, было, конечно. Но, похоже, природу свою кошкину не переборешь. Ты мне показался таким солнышком простецким – идешь в серости утренней, улыбаешься во весь рот. Я прямо песенку твою услышала, ту, что внутри. А женщины такие – надо взять, чего захотелось. Секс – самая короткая дорожка. Правда, быстро взятое, быстро и уходит. Но зато, синичку в руке подержала.

Она засмеялась, проводя по его телу горячей рукой.

– Да чего там. Увидала красавчика и сразу поплыла. Эстетка, ё-моё.

– Это кого же?

– Да, тебя же!

– Меня-а? Так, пора зажечь какой-нибудь свет. Наташ, ну, какой же я красавчик!

– Давай-давай, зажигай. Только свечей не надо, хорошо? А то я уже всей этой романтикой сыта по уши.

Витька заскрипел кроватью, роняя подушки:

– Не волнуйся, нету свечей. Вот наша лампа Ильича! Увидишь, какой тебе достался красавчик.

Вспыхнувший свет заставил прищуриться, и Витька поспешно подобрал с пола бандану с черепами, накинул на ярко-зеленый плафон.

Наташа лежала на боку, приподняв подбородок, изящно выгнув бедро, в позе, явно подсмотренной в каком-то журнале – Витька закатил глаза. Прыгнул рядом с ней на кровать, повалил и затискал:

– Ну? Чего жмуришься, кошка, ну-ка, смотреть на голого красавца и не моргать!

– Пусти! Пусти же! Вижу!

– Что ты видишь? Глянь, глаза – серые, уши торчат, рот большой.

Она притянула его к себе и обхватила ногами:

– А то и вижу – глазищи – серые, ушки смешные такие и милые – торчат, рот – м-м-м. А живот какой классный!

– Ты и живот на улице успела разглядеть?

– Дурак ты, Витька! Причем тут живот? Ты сам по себе красивый. Весь. Вон, у тебя даже пятки красивые! Дай укусить.

– Не щекотись! – Витька вспомнил о тату и отдернул ногу.

Они скатились с кровати. Валяться на полу было холодно и, в общем, пыльно. Наташа вскочила и потянула его к большому зеркалу. Поставила во весь рост и прижалась сзади, выглядывая из-за его плеча.

– Смотри, глупый, смотри внимательно! – водила руками по его бокам, бедрам, плечам, – смотри, как все хорошо и как всего в меру. И на шею глянь, и на волосы, – она взъерошила его короткие вихры. Чего тебе еще? Бицепсов арнольдовых? Кудрей черных сатанических?

Привстала на цыпочки и закинула ногу ему поперек живота:

– А Наташенька, смотри, как тебе идет, видишь? Двое голых – это так часто бывает красиво! Как в раю, наверное.

– Мы ищем рай, – констатировал Витька, любуясь отражением. Интересно, рыжий Степка тоже красив – голый с какой-нибудь очередной моделькой? Еще вчера успехнулся бы, а сейчас подумал: так и есть. И Кутя, с его годами, животом и какими-то банковскими заботами, тоже, может быть, красив. Если оба в это время счастливы – мужчина и его женщина…

…Придуманная ночь длилась и длилась. Секс был еще и еще. И нежный, и почти жестокий. Поспали, умерев друг у друга в объятиях. И лишь глубокой настоящей ночью, Наташа вздохнула, потянулась к сумочке и достала мобильник.

– Кутенька? – сказала она хрипловатым голосом, – соскучился, милый? Я скоро буду, через пару часиков. Сделаешь мне кофейку, как я люблю, хорошо? Целую тебя.

Разговаривая, гладила Витьку по голове, пробегая пальцами по его лицу. Попрощавшись, повернулась на Витькин мрачный взгляд и вызывающе задрала подбородок:

– Что, судишь? Не надо. Он меня вытащил. Я бы сейчас у трех вокзалов за рюмку водяры минет делала, лимитчица безмозглая. Ничего в моей истории особенного нет. Были амбиции, было дерьмо, теперь вот – папик с деньгами. Иногда думаю, он мне вместо отца послан.

– Инцест, однако, – мрачно подытожил Виктор, осознавая, что не вправе он судить. Тем более не свою женщину:

– Ты глазами не сверкай. А то укушу на прощанье за попу, будешь потом объясняться с Кутей своим.

– Ах, ты!!!

И они успели еще раз, уже просто нежно и спокойно.

Когда за тщательно одетой и причесанной Наташей захлопнулась дверь, голый Витька постоял в прихожей, слушая гудение лифта. Подошел к окну в комнате. Хлопнула дверца и машина отъехала. Посмотрел задумчиво на листок с Наташиным телефоном под лампой. Хотел было скомкать и выбросить в форточку, но устыдился жеста и аккуратно переписал цифры в память мобильника.

Шлепая босыми ногами, прошелся по квартире и включил свет везде – в ванной, в туалете, на кухне, в комнате по всем углам, и – большую нелепую люстру с хрустальными висюльками тоже включил. Подтащил стул к зеркалу, установил спинкой вперед и уселся на вылощенную прохладу старой венской фанеры. Положил подбородок на спинку стула и глянул исподлобья на обнаженного парня, сероглазого, большеротого, с красивыми, оказывается, руками, крепкими коленями… «Да, про пятки не забудь, они тоже красивые» – и расхохотался…

– Кажется, дружок, у тебя действительно начинается новая жизнь! – сказал отражению, припоминая, что татуировку Наташа, похоже, не увидела.

После ухода Витьки мастер не встал. Из темноты бесшумно пришел кот, неодобрительно посмотрел на хозяина и уселся на полу, обернув себя хвостом. Сироп времени капал и, казалось, секунда тянется в тонкую сахарную нитку, чтобы оторваться и кануть, лишь подталкиваемая следующей набухающей каплей.

День за стенами без окон невнятно и однородно шумел.

Через несколько минут коту надоело ждать, он стал тереться об ногу мастера, просительно мурлыча. Человек разлепил глаза:

– Гулять, да? Умаялся, котище? Пойдем, выпущу.

Трудно встал и прошел в темноту большого зала. Обернулся:

– Ну? Ведь просился!

Кот сидел на свету и умывался, пристально глядя на хозяина. Тот оперся рукой на стол, уронив какие-то бумаги. И бережно положил другую руку на грудь.

– Ох, – голос его дрогнул, – лучше бы завтра…

Вздохнул:

– Ну, понял я, понял! Иди, а то не выпущу ведь, придется до вечера куковать.

Кот, удовлетворясь, что послание дошло, потянулся, напряженно отведя назад одну лапу, вторую, и потрусил за хозяином.

Мастер выпустил зверя в шум и неяркое осеннее солнце. Затворил тяжелую дверь и щелкнул замком.

…Большое зеркало еще недавно отражало новорожденную змейку на Витькиной ноге и ликование мастера. Сейчас от ликования не осталось и следа. Глаза потускнели, даже волосы будто свалялись. Он посмотрел на опущенные свои плечи, бессильные руки, на резкие складки в углах рта. И усмехнулся. Заговорил сам с собой.