Виктор Песиголовец - Деяния ангелов

— Как посмел ты погубить моего суженого?! — взревела дама. И тут же в мужчин полетели серпы.

В мгновение ока один из бородачей лишился уха, второй — носа, третий — руки. Подростку серп снес половину головы. Мужчины подхватили его бездыханное тело, высоко подняли над собой и в лютой злобе закричали даме:

— Смотри, ты скосила невиновного! — и, опустив мертвеца на траву, начали бросать деревянные ножи.

Некоторые из них достигли цели, однако всего лишь изрезали женщине платье, оцарапали живот и грудь. Тогда бородач в красно-черной шапке, пошатываясь от слабости, выхватил из-за спины второй железный кинжал, только поменьше, и передал его старику в черной шапке. Тот подскочил к даме и вонзил клинок ей в глаз по самую рукоять.

— Вот, теперь и ты будешь уродливой! — торжествуя, воскликнул третий бородач и упал на колени перед мертвым подростком. — Юный брат мой, ты отомщен!

Дама неистово вопила от боли и беспорядочно метала серпы. И вот рухнул один старик, за ним второй. И только третий — в красно-коричневой шапке — выстоял, хоть и лишился обеих рук. Он метнулся к женщине и плюнул в ее окровавленное лицо.

А мужчина в черных одеждах, все еще бился в предсмертной агонии. Но вот его тело стало таять, будто кусок льда под ярким весенним солнцем, и скоро на траве осталось от него лишь грязное пятно.

Зато мертвый до этого юноша вдруг пошевелился, а за ним — и бородач в черной шапке. И вскоре перед скулящей, охающей женщиной, белое платье которой превратилось в заляпанные кровью лохмотья, стояли уже трое — все, кроме старика в красно-черной шапке. Тот лежал на земле и не подавал признаков жизни.

Дама, не целясь, метнула один серп и хотела метнуть второй. Но белое облако встрепенулось, изрыгнуло пучок молний, которые вонзились в землю у самых ее ног. За ним ожило желтое облако, и из него посыпался крупный град. А из третьего облака хлынул ливень. Прикрывая голову руками, выкрикивая проклятия, женщина упала на колени. Трое мужчин, ослабленных, израненных, но гордых, круто развернулись и отошли от нее, поверженной, униженной и жалкой, подальше. Остановившись, подняли головы и устремили глаза ввысь, их лица озаряла улыбка.

В этот миг три облака объединились в одно огромное, трехцветное, занявшее полнеба. По форме оно напоминало распустившуюся розу. С каждой секундой его контуры становились все четче, а цвет — ярче.

И опять заклубился, поплыл белесый дым, покрывая всю поверхность плато. А в залитой солнечным светом вышине все продолжались преобразования. Три цвета облака смешались в один, и оно стало бронзовым. Затем превратилось в четкий силуэт дракона со львиной головой, увенчанной короной, в которой искрились три драгоценных камня — белый, желтый и розовый. В лапах дракон держал розу, увитую голубой ленточкой с золотой каймой.

Когда туман рассеялся, и солнечные лучи опять ярко осветили плато, ни дамы, ни бородачей, ни подростка на нем уже не было. Теперь на зеленой траве стояли рядом две просто одетые молодые женщины и трое подтянутых мужчин, головы которых на сей раз покрывали уже одинаковые по цвету — красные — шапки. У их ног сидела маленькая девочка в лиловом платьице и беззаботно играла с куклой…

Утром, когда мы проснулись, Вива сообщила, что решила сводить меня в церковь.

— Хотя бы исповедайся, — сказала она, — коль к причастию тебя не допускает какая-то неведомая сила.

— Ты считаешь, что кто-то или что-то не дает мне принять причастие? — переспросил я с тревогой.

— Это совершенно очевидно! — вздохнула девушка. — Я пока еще не до конца разобралась, что это за сила, но уже имею кое-какие подозрения.

— Ну-ка, расскажи о них! — потребовал я.

— Нет! — покачала головой Вива. — Я тебе ничего не скажу.

— Почему?

— Потому что не должна! — отрезала она.

И сколько я не приставал с этим вопросом, сколько ни настаивал, ответа так и не получил. Девушка была непреклонна.

На удивление, визит в церковь прошел гладко. Я выстоял всю службу, а потом, дождавшись своей очереди, подошел к священнику и рассказал ему о своих грехах. Он даровал мне прощение…

Вива с довольным видом наблюдала за мной. И потом, уже за воротами церкви, радостно сообщила, что я все делал правильно и вел себя, как истинный православный христианин.

А дома, приготовив крепкий кофе, усадила меня напротив себя и провела что-то похожее на инструктаж.

— Ты не должен повторять грехов, в которых покаялся! — менторским тоном вещала она. — Ни лгать, ни ругаться, ни обманывать, ни кого-то осуждать нельзя! Забудь о гордыне, о чревоугодии! Выбрось из головы злые помыслы! Ты должен быть честным, справедливым, добрым, милосердным и любящим! Понятно?

Я с улыбкой кивал.

— Единственный грех, который останется на тебе, — это грех прелюбодеяния, — продолжала девушка. — Но у тебя есть оправдание: сильные чувства ко мне. Это ведь так?

— Да, я очень тебя люблю! — горячо подтвердил я.

Она вздохнула и, низко опустив голову, произнесла:

— Я молюсь, все время молюсь за тебя и за себя. Прошу, чтобы Бог простил нам этот грех…

Поднявшись, я подошел к ней и обнял за плечи:

— Спасибо тебе, славная моя, святая моя Вивиза!

Она лишь блаженно улыбнулась.

К Инге я заехал после обеда. Привез торт и шампанское.

Она долго обнимала и целовала меня да все вздыхала.

— Что-то случилось? — я пристально посмотрел ей в глаза. Они скорбно поблескивали.

— Нет, ничего, — Инга попыталась улыбнуться, но не смогла — ее алые губки лишь слегка дернулись.

— Ну, я же вижу, что ты расстроена чем-то!

Она ничего не ответила, убрала руки с моей шеи и, подобрав пакет с тортом и шампанским, понесла его на кухню.

— Ты на меня за что-то обижена? — я прошел следом за ней и присел на табурет у окна. — Скажи!

Инга молча рассматривала этикетку на коробке с тортом, долго распаковывала его. Наконец, подняла голову, как-то вскользь взглянула на меня, как будто смущаясь, и тихо произнесла:

— Я тебе совсем не нужна. В твоем сердце одна Вива…

— Неправда! — заверил я. — Ты тоже там есть.

Она с сомнением вздохнула, потом с ласковой задумчивостью провела рукой по моей щеке и нарочито бодрым голосом осведомилась?

— А какое место я там занимаю?

— Достойное! — я взял ее за руку, привлек к себе. — Мне хочется, чтобы ты всегда была рядом.

Инга заметно повеселела. Ее глазки засияли, губки растянулись в улыбке.

— Ты говоришь правду, Ванечка?

Я кивнул.

— Честное-пречестное слово?

— Да, солнышко! — я обнял Ингу за талию и приник лицом к ее животу.

— Поцелуй меня в губы, Ванечка! — попросила она. — Просто поцелуй. И я пойму, врешь ты мне или нет.

Что мне было делать? Отказать?

Я усадил Ингу себе на колени. Одну руку положил ей на затылок, другую — на бедро и, когда она наклонилась, призывно приоткрыв свои губки, припал к ним, как жаждущий путник к роднику со студеной водой.