Виктор Песиголовец - Деяния ангелов

— Ладно! — согласился я без энтузиазма. Однако чтобы не обидеть подружку и не показаться неблагодарным, несколько раз чмокнул ее в нос и щеки. — Спасибо, солнышко!

— Ванечка, садись за стол! — пригласила она. — У меня все готово.

За ужином мы выпили по паре фужеров шампанского и по бокалу крымского вина. Закусывали бужениной, голландским сыром, салатом со свежей капусты и зелени, сливочным маслом и цитрусовыми.

— А знаешь, почему я решила тебе подарить именно халат? — спросила Инга, когда мы, сытые и довольные, перешли в гостиную.

— Почему?

— Халат — это для мужчины сугубо домашняя одежда, — произнесла она проникновенно, ласково глядя в мои глаза. — Своим скромным подарком я хотела подчеркнуть, что здесь, у меня, ты дома. Не в гостях, а дома! Двери этой квартиры открыты для тебя в любое время дня и ночи. В этой квартире тебя всегда ждут с нетерпением!

Расчувствовавшись, я привлек Ингу к себе и стал целовать. На ее длинных ресницах вмиг заискрилась влага.

— Ванечка, если бы ты знал, как я тебе люблю! — прошептала она и, спрятав лицо на моей груди, притихла, словно уснула. Но вскоре встрепенулась и тихо проговорила: — Как мне хорошо с тобой, как уютно, как спокойно…

Я гладил ее плечи и целовал волосы, от которых сегодня исходил аромат розы.

Потом мы по очереди приняли ванну. Сначала — я, потом — Инга. Из ванной комнаты она вышла, одетая почти в такой же халат, как был на мне, только значительно короче.

В приглушенном свете торшера ее лицо — матово-бледное — показалось мне совсем юным, а взгляд — смущенным и наивным. Сидя на диване, я протянул к ней руки, и Инга подскочила, опустилась ко мне на колени и приникла всем своим телом.

— Ванечка, я не хочу, чтобы ты потом чувствовал себя виноватым перед Вивой, — взволнованно произнесла она и, облизнув свои алые губки, начала тыкаться ими в мои. — Поэтому прошу только об одном: обнимай меня, целуй и ласкай, и этого будет вполне достаточно, чтобы я чувствовала себя счастливой. А все остальное… отложим на будущее…

Я тут же пересадил эту терпеливую, все понимающую женщину на диван, упал на колени и стал пылко осыпать поцелуями ее белые бедра. Целовал их долго и вдохновенно, пока у самого не пошла кругом голова.

— Спасибо, тебе Ванечка! — ее глаза восторженно блестели. — Ты очень ласковый и нежный.

Чтобы немного остудить свой пыл и не зайти слишком далеко, я резко поднялся, подошел к балконной двери и, приоткрыв ее, закурил.

— Хочешь, я расскажу тебе одну занятную историю? — спросила Инга, присаживаясь на диван. Ее грудь высоко вздымалась, а дыхание было неровным и прерывистым.

— Что за история, солнышко? — я с наслаждением затянулся дымком.

— Как я однажды проучила наглого заведующего поликлиникой, в которой работала дерматологом, — она плотнее запахнула свой халат — из балкона тянуло холодом.

Я быстро погасил окурок, бросил его в пепельницу, стоящую на подоконнике, прикрыл дверь и поинтересовался:

— За что проучила?

— Наш заведующий, Павел Николаевич, эдакий плюгавенький мужчина лет сорока пяти, был бабником, коих еще поискать. Он постоянно цеплялся ко мне, распускал руки, словом, не давал прохода, — она глазами указала на место рядом с собой, приглашая присесть. — А я тогда была совсем молоденькой, очень смущалась, когда этот лысый похабник шептал мне на ухо скабрезности и хватал за задницу.

Я уселся подле Инги и обнял за плечи, чтобы не дать ее прекрасному тело продрогнуть.

— Как-то он нашел повод придраться ко мне, — продолжала она свой рассказ, взяв мою руку в свою. — Я на полчаса опоздала на работу, а под кабинетом, как назло, собралась целая толпа народу, ожидающая приема. Узнав об этом, заведующий в обеденный перерыв созвал общее собрание коллектива поликлиники и при всех начал стыдить и ругать меня. Сказал, что я заслуживаю увольнения. Ну а после собрания позвал к себе в кабинет и выдвинул ультиматум: или я пишу заявление, или соглашаюсь переспать с ним и остаюсь работать.

— А ты что? — распахнув свой халат, я прикрыл полой спину Инги.

Она благодарно погладила мое колено и, придвинувшись ближе, обняла за талию.

— Я попросила дать мне время подумать до следующего утра, и получила согласие. А утром Павел Николаевич опозорился так, что сам спешно уволился и пошел работать в медсанчасть какого-то завода простым терапевтом.

— Что же такого случилось? — заинтересовался я. — Как он опозорился?

Инга весело засмеялась.

— В то время я уже осознавала, что имею определенную силу и некоторым образом могу воздействовать на людей. Вот я и постаралась, чтобы заведующий оконфузился. Представляешь, он проводил оперативку, по своему обыкновению кричал, ругался и вдруг издал такой громкий звук, ну, ты понимаешь, о чем я, что некоторые присутствующие не удержались — заржали, как лошади. Бедный Павел Николаевич страшно смутился, стал краснее помидора, втянул голову в плечи и онемел. А через несколько секунд издал еще один подобный звук, только более громкий. Тут уж стали смеяться все. Заведующий, вскочил, как ошпаренный, опрокинул стул и стремительно понесся к выходу из кабинета. Но на полпути зацепился ногой о палас и растянулся на полу. Подхватился, что-то растерянно промычал и снова устремился к двери. В этот момент с него слетели штаны, послышался новый звук — резкий, протяжный, противный. Путаясь в брючинах, запаниковавший Павел Николаевич кое-как доковылял до выхода и скрылся в приемной. А участники оперативки уже не просто смеялись, они буквально давились от хохота. Потом, когда все вышли в приемную, то увидели несколько бурых пятен на полу и бледную, перепуганную секретаршу, забившуюся в угол.

От души посмеявшись, я хлопнул Ингу по бедру и заметил:

— Да, жестоко ты поступила с человеком! Наверно, все-таки не стоило его так позорить.

— Почему не стоило? — искренне удивилась она. — Павел Николаевич это вполне заслужил! Я обошлась с ним справедливо!

— Ты так думаешь? — я внимательно взглянул ей в глаза, пытаясь отыскать в них хоть тень сожаления. Но, кроме искорок озорства, в них не было ничего.

— Справедливое возмездие всегда жестоко! — Инга энергично мотнула головой и с холодной улыбкой прибавила: — На то оно и возмездие!

Эти слова и тон неприятно резанули мне сердце. В голове промелькнула мысль: а какое «справедливое» наказание ожидает меня, поступи я, по мнению Инги, не так, как следовало бы?

Она будто угадала мои мысли, грустно улыбнулась:

— Снисходительности заслуживают лишь те люди, которых мы любим.

— И это правильно?

— Конечно, нет! — развела руками Инга. — Но любовь выше справедливости.

Ложиться спать было еще рановато, и мы перешли на кухню, решив выпить по бокалу вина и чашечке травяного чая.