Виталий Вавикин - Вендари. Книга вторая

– Пожалуйста, не убивай нас, – просит Рада Клодиу. Но тени, которые пришли за ней и ее матерью, не принадлежат Клодиу.

Кто-то другой, неизвестный, стоит за окном. У него холодные, черные глаза. Рост средний. Тело жилистое, поджарое. Волосы, длинные, черные как смоль, сплетены на затылке в тонкую косу. Нос прямой. Скулы широкие. Рада, которая видит этого мужчину во сне – Рада-ребенок, никогда прежде не видела индейцев, но Рада, которой снится этот сон, начинает медленно узнавать этот образ. Реальность возвращается. Сотни лет пробегают перед глазами Рады-ребенка. Она не верит. Вся эта кровь. Все эти смерти. Кем она стала? В кого она превратилась?

Для девочки это потрясение, шок. Но девочка выросла, стала женщиной, старухой. Она прожила свою жизнь, но кровь Клодиу позволила ей обмануть смерть. Его кровь дала ей сил, чтобы бороться со смертью, когда семья Монсон пришла за ней. Но смерть уже где-то рядом. Как и тени в доме детства. Они почти дотянулись до ног Рады. Мать прячет ее за своей спиной. Тени сжирают ее плоть. Запах тяжелый, удушливый. Рада слышит, как кричит мать. Что-то хлюпает в темноте. Реальность дрожит.

Дом из прошлого сливается с домом из минувшей ночи, куда привел ее Монсон. В этом доме темно, но Рада может видеть во сне. Она видит, как тени сжирают ее мать и видит, как сестра Монсона отрубает ее подруге голову. Кровь из обезглавленного тела и слизь, которая остается от ее матери, сливаются, становятся одним целым. Тени забирают у нее мать. Люди забирают у нее подругу. А хозяин подруги, хозяин Мэйтал по имени Гудэхи, стоит за окном под звездным небом и наблюдает за происходящим. Наблюдает во сне. Наблюдает в реальности. Стоит в дверях спальни и смотрит на Раду. Рада щурится, вглядывается в это жесткое, словно лишенное эмоций индейское лицо, и какое-то время не понимает, что проснулась.

Рана на плече все еще кровоточит. Кровь пропитала, кажется, всю кровать. Рада чувствует слабость. В глазах двоится. Никогда прежде она не видела никого из древних, кроме Клодиу, но Гудэхи выглядит именно так, как его и описывала Мэйтал. Но Мэйтал мертва. Понимание этого помогает Раде окончательно проснуться, вжаться в высокую спинку кровати, словно она еще может сбежать от древнего, спастись. Но спасения не будет. Рада знает это. Мэйтал говорила, что Гудэхи хотел ее убить, когда узнал, что она ищет себе жертв на его территории. Но почему именно сейчас? Или же он думает, что она виновата в смерти его слуги, Мэйтал? Но она ведь не виновата. Он может увидеть это в ее мыслях, если, конечно, он уже не утратил эту способность.

Клодиу говорил, что когда-то древние могли не только читать мысли людей, но и принять любой их вид. Это было когда-то давно, много-много тысячелетий назад. Но сейчас они уже не могут этого сделать. Кажется, что даже свой собственный вид – искрящийся и меняющийся, словно в них не было ничего, что связано с физическим миром, – они скоро уже не смогут принять. Только жалкие ошметки. Когда-нибудь. Пройдет еще пара тысячелетий и это случится. Но Рада знает, что не доживет до этого дня. Возможно, она не доживет до обеда. Гудэхи разорвет ее здесь, забрызгав стены ее кровью. И никто не сможет ее спасти. Но почему же он ждет? Почему стоит в дверях и просто смотрит?

– Я… я не убивала Мэйтал, – сказала Рада охрипшим голосом.

– Я знаю, – услышала она тихий, произнесенный почти одними губами ответ Гудэхи.

– Я любила Мэйтал. Она… Мы… мы были друзьями. Понимаешь? – Мысли в голове начали путаться. Рада понимала, что должна говорить, но страх перед древним, перед настоящим древним – холодным и пустым, как вселенная, а не тем, кем пытался быть Клодиу, – давил, парализовал все мысли. – Пожалуйста, не убивай меня, – сказала она то единственное, что крутилось в голове.

– Я пришел не для того, чтобы убить тебя, – сказал Гудэхи так же тихо, как и прежде.

Только сейчас Рада заметила черный пакет в его руке. Пакет, который Гудэхи нашел в доме на Пьерпонт-стрит, где обезглавили Мэйтал. Нашел в эту ночь. В пакете лежало что-то тяжелое, круглое. Рада боялась думать, что это может быть. В какой-то момент у нее появилась мысль, что Гудэхи убил Клодиу, и в пакете голова ее друга. Но она ошибалась. Клодиу был жив, а в черном, лишенном надписей и рисунков пакете лежали головы Вильды и Аллана Монсон.

Они умерли быстро. Гудэхи никогда не заставлял людей страдать. Хотя жизнь Мэйтал стоила того, чтобы изменить своим принципам. Они были вместе почти полторы сотни лет. Их первая встреча произошла на землях полуострова, омываемого с запада Мексиканским заливом, а на востоке Атлантическим океаном.

В тот год, следом за племенем чокто, настало время дороги слез и для семинолов. Большинство из них подчинились. Непокорных было лишь несколько сотен. С ними и остался Гудэхи. Они скрывались в болотистой низине полуострова, забирая жизни солдат, посланных подчинить их воли президента Эндрю Джексона и белых колонистов, желающих занять их земли. Ночами Гудэхи покидал индейский лагерь и утолял свой голод. Он разрывал белым солдатам горла, вырывал им сердца.

Однажды, вернувшись в лагерь, он увидел семью колонистов. Отец Мэйтал был проповедником. Ему сняли скальп и повесили за ноги на высоком старом дереве. Он был еще жив, но в глазах уже сгущалась тень смерти. Кровь с обнаженного черепа капала на груду библий, которую сложили под его телом. Индейцы пытались их разжечь, но тонкая дешевая бумага лишь тлела и дымила. Его жена и младшие дети были мертвы. Им перерезали горла и усадили возле повозки, чтобы отец мог видеть их. Его старшей дочери, Мэйтал, вспороли живот. Она сидела у повозки рядом со своей матерью, прижимала руки к животу, чтобы не вывалились внутренности, и отчаянно цеплялась за жизнь.

Гудэхи подошел к ней и заглянул в глаза. В них не было ни намека на смерть. Она хотела жить. Ей было лет шестнадцать. Волосы густые, черные, вьющиеся. Лицо светлое, чистое. Она попросила у Гудэхи воды. Он покачал головой. Солнце поднималось в небо, жгло кожу. Гудэхи забрался в крытую повозку. Когда начались сумерки, Мэйтал была еще жива. Никто уже не обращал на нее внимания.

Крупный, угольно-черный коршун спикировал откуда-то с неба и сел на деревянный крест повозки проповедника. Глаза у него были красные. Хвост сизый, с широкой черной полосой. Клюв тонкий, вытянутый, загнутый книзу. Казалось, что никто не замечает его, кроме Гудэхи. Осмелев, коршун взмахнул крыльями, спустился на землю рядом с Мэйтал и снова замер, разглядывая умирающую женщину. И время, казалось, остановилось. Затем Гудэхи услышал, как звякнула тетива лука. Засвистела, рассекая воздух, стрела. Наконечник пробил коршуну грудь, пригвоздив к колесу повозки рядом с Мэйтал. В красных глазах птицы не было страха. Они погасли медленно, закрылись. Все это время Гудэхи смотрел в эти умирающие глаза. Этот коршун напоминал ему Мэйтал. Но в отличие от Мэйтал и ее семьи, убийство коршуна не имеет смысла. Это была просто птица, просто хищник, который жил согласно законам своей природы. Тонкая струйка крови вытекла из пробитой груди коршуна, скатилась по древку стрелы до оперенья.