Наталья Ефремова - Последняя жертва Розы Ветров

Оказывается, рваная рана выглядит совсем не так, как показывают в кино. Я даже описать не могу, как это страшно. Широкий, кривой разрыв шел от шеи вниз по руке. Судя по всему, он был очень глубоким, возможно, до кости. Подобные раны, рваные, кривые, должно быть, получаются от удара бесформенным предметом с острыми краями. Глубина и ширина раны красноречиво говорили о тяжести и размерах этого предмета.

Меня замутило, и я отвернулась, чтобы побороть приступ дурноты.

Ричард терпеливо ждал. Я устроила его на стуле у раковины, принесла и не без труда открыла медицинский чемоданчик, вспомнив, с каким усилием Стив защелкнул тугой замок, когда ухаживал за мной после падения с лестницы.

Внутри чемоданчика чего только не было! Я растерялась, беспомощно глядя на ампулы и баночки, упаковки стерильной ваты, шприцы и пачки таблеток. Но тут мне на помощь неожиданно пришел Ричард. Он назвал обезболивающее, я тут же нашла нужную ампулу, наполнила шприц и сделала ему укол, припоминая, как это показывали по телевизору. Руки у меня жутко тряслись от волнения, но все получилось.

Время текло стремительно, как кровь из раны Ричарда, а я не могла тратить ни то, ни другое. Вместе с кровью из моего подопечного вытекала сама жизнь. Нужно было собраться.

И я собралась.

Стараясь действовать как можно более осторожно, я наложила на руку жгут, затем при помощи марлевых тампонов, пинцета и антисептика очистила кожу и смыла кровь. Труднее всего пришлось с кусочками кожи, песком, мелкими камешками и травинками, которые пришлось вынимать изнутри.

И при всем при этом меня тошнило, периодически темнело в глазах и пропадали звуки: от гематофобии невозможно вылечиться за полчаса.

Будь в ванной светлее, я бы сделала все быстрее и аккуратнее и сократила мучения своего пациента. Но что можно разглядеть при пяти свечах?

Пока мои руки касались чудовищной раны, я то и дело поглядывала на Ричарда, проверяя его реакцию и самочувствие. Он сидел, закрыв глаза. По его виску из пореза обильно текла кровь. Когда самая страшная рана была очищена и промыта, я тихонько позвала его. Он посмотрел на руку и спросил:

– Вы сможете зашить?

Меня охватила паника:

– Я? Нет! Я не умею и, боюсь, сделаю только хуже.

– Не беспокойтесь, вам это не удастся, – с трудом усмехнулся Ричард. – Я подскажу, что нужно делать, если только вам не… неприятно.

Он перевел дыхание. Замутненный болью взгляд болотных глаз придал мне сил и смелости.

– Нет, – твердо ответила я. – Не смейте так говорить.

Ричард улыбнулся одними уголками губ, едва заметно кивнул и тут же скривился, вздернув плечи.

У меня защемило в груди. А что, если у меня ничего не выйдет, и я только усугублю его страдание? Я никогда не видела столько крови и не зашивала раны! По правде говоря, за всю свою жизнь я вообще видела немного чужой крови всего лишь потому, что сразу же теряла сознание.

Рана на плече была чудовищная, к ней страшно было даже просто прикоснуться ватным тампоном, не то что зашивать, но и оставлять ее вот так, в открытом виде, тоже нельзя.

И я решилась.

Следуя кратким указаниям Ричарда, которому ощутимо тяжело давались слова, я нашла в чемоданчике шелковую нить, иглу, загнутую в виде рыболовного крючка, и большую бутылочку со спиртом. Продезинфицировав инструменты, я вдела нитку в иголку, что оказалось едва ли не самой непосильной задачей: руки у меня все еще тряслись. Одно дело сказать, что ты не волнуешься, другое – побороть в себе это волнение на самом деле.

Когда все было готово, я робко взглянула на Ричарда: мной вновь овладели сомнения.

– Ну же, смелее, – подбодрил меня мой пациент. – В этом нет ничего страшного.

Он с кривой усмешкой посмотрел на свою руку. Я не хотела думать, чего ему стоила вся эта бравада.

– Уверяю вас, я не буду кричать, дергаться или как-то еще мешать вам.

Мешать мне? Он еще шутит…

– Хорошо. Я готова. Только не смотрите на меня.

– Не буду.

Левой рукой я аккуратно свела края раны и, заставляя себя не жмуриться, сделала первый шов, затем второй. Ричард сидел с закрытыми глазами. По его изменившемуся лицу было видно, что он испытывает жуткую боль. Когда он пытался справиться с очередным ее наплывом, его ресницы вздрагивали, ноздри подергивались, а здоровая рука сжимала деревянный подлокотник. Он прикусил зубами нижнюю губу, чтобы не стонать. Обезболивающее, очевидно, пока не подействовало, либо доза была слишком мала для такого случая. Лишь по тяжелому дыханию Ричарда и по сокращению мышц руки я могла судить о том, когда ему было особенно больно. Однако за все время, что я шила, он, как и обещал, не проронил ни звука.

Обработав края раны зеленкой, я наложила тугую повязку, вытерла пот со лба и только теперь поняла, что у меня вышло то, чего я никогда в жизни не делала. Наверное, в критической ситуации включились какие-то внутренние механизмы, душевные силы, острое желание помочь пересилило страх и неуверенность.

А может быть, вспоминая о папе, я пыталась облегчить состояние другого дорогого мне человека, чтобы не потерять и его.

Мысль о том, что я могу потерять Ричарда навсегда, была настолько болезненной, что я не могла ее выдержать и спрятала мокрое лицо в дрожащие от напряжения ладони.

Я не могу его потерять!

Неужели я так и подумала – дорогого мне человека?

Я беззвучно ахнула, но себя обманывать смысла не было: хозяин Розы Ветров действительно стал дорог мне за каких-то пару дней.

Несмотря на его отношение ко мне.

Разве так бывает?

Выходит, бывает.

Стараясь не встречаться взглядом с Ричардом, я помогла ему подняться, и мы вернулись в комнату, где мне вновь пришлось усадить его в кресло. Все это время, пока я пусть и старательно, но неумело обрабатывала рану, он испытывал жуткие муки, но не подавал вида, чтобы мне было спокойнее, а теперь, когда самое трудное осталось позади, позволил себе расслабиться и сидел с запавшими глазами, бледный, словно перенес длительное тяжелое заболевание.

Расспрашивать его о том, что с ним случилось, сейчас было бессмысленно и жестоко, поэтому я всего лишь предложила:

– Вам нужно отдохнуть. Может, вы приляжете?

Ричард едва заметно мотнул головой.

– Хорошо, тогда попробуйте заснуть, хоть ненадолго, чтобы восстановить силы.

Я накрыла его плечи простыней и убрала со лба спутанные волосы, стараясь не задеть повязку на порезе у виска. Его бледно-серая кожа была влажной и холодной. Он дышал с трудом, но дыхание из поверхностного постепенно становилось все более глубоким и размеренным. Наверное, начало действовать лекарство.

Через несколько минут Ричард забылся.

Чтобы чем-то себя занять, я подняла с пола испорченную куртку, свитер и рубашку, пропитанную кровью, и отнесла все это в ванную. Потом долго возилась с растопкой камина, неуклюже пытаясь зажечь подготовленные дрова.