Александр Дюма - Предводитель волков. Вампир (сборник)

Именно в этой очаровательной деревушке, находящейся между Арамоном и Воннейем, на расстоянии всего лишь четырех-пяти ружейных выстрелов от замка Вез, жилища сеньора Жана, находилась резиденция господина Маглуара.

Они пересекли деревню и остановились у красивого дома на развилке дорог на Лонпрэ и Арамон.

В двадцати шагах от него толстячок с галантностью французского рыцаря забежал вперед, неожиданно проворно взлетел по ступенькам крыльца и, поднявшись на цыпочки, смог дотянуться до колокольчика.

Ухватившись за него, он дернул так сильно, что сомнений не было: возвратился хозяин.

Причем это было не только возвращение, но и торжество. Бальи привел гостя!

Дверь открыла горничная в чистом нарядном платье.

Бальи что-то сказал ей совсем тихо, и Тибо, который обожал хорошеньких женщин, но не отказывавшийся и от вкусного ужина, показалось, что эти слова содержали перечень блюд, заказанных Перрине.

Повернувшись, королевский чиновник сказал:

– Добро пожаловать, дорогой гость, в дом бальи Непомюсена Маглуара.

Тибо почтительно пропустил госпожу Маглуар вперед и был введен толстячком в гостиную. И тут башмачник оплошал!

Не сразу освоившись, лесной житель не смог скрыть восхищения, вызванного обстановкой дома.

Тибо впервые видел занавеси из дамаста и кресла из позолоченного дерева. Он думал, что такие кресла и занавеси могут быть только в покоях короля или, в крайнем случае, у его светлости герцога Орлеанского.

Тибо не замечал, что госпожа Маглуар подглядывает за ним и что от этой хитрой бестии не ускользнули ни его изумленный вид, ни наивное восхищение.

Однако складывалось впечатление, что, глубоко поразмыслив, она стала благосклоннее к кавалеру, навязанному супругом. Она постаралась смягчить жесткий взгляд черных глаз, но в своей любезности не снизошла до того, чтобы, уступая настоятельным просьбам мэтра Маглуара, собственноручно налить гостю шампанского, что, по его словам, улучшило бы вкус и букет ровно вдвое.

Высокопоставленный супруг уговаривал ее какое-то время, но она отказалась, сославшись на усталость после прогулки, и удалилась в свою комнату.

Все же, перед тем как уйти, она сказала Тибо, что чувствует себя виноватой перед ним и надеется, что он не забудет дороги в Эрневиль. В завершение она улыбнулась, показав прелестные зубки.

Тибо ответил ей с пылкостью, несколько смягчившей грубость его языка, и заверил, что скорее он перестанет думать о питье и еде, чем позабудет столь же любезную, сколь и прекрасную даму.

Госпожа Маглуар сделала реверанс, от которого за лье отдавало супругой бальи, и вышла.

Не успела она затворить за собой дверь, как мэтр Маглуар сделал в ее честь пируэт – менее изящный, но почти столь же выразительный, как тот, что делает избавившийся от преподавателя школьник, – и, подойдя к Тибо, взял его за руку.

– Мой милый друг, – сказал он, – теперь, когда нам уже не мешают женщины, мы с вами славно выпьем! О женщины! На мессе и на балу они настоящее украшение, но за столом – клянусь чревом дьявола! – должны быть только мужчины. Не правда ли, дружище?

Вошла Перрина и спросила у хозяина, какое вино подавать.

Но жизнерадостный человечек был слишком тонким знатоком, чтобы поручать женщине дела подобного рода. И правда, женщины никогда не испытывают должного уважения к некоторым почтенным бутылкам и не умеют достаточно деликатно обращаться с ними.

Он потянул Перрину за руку, будто хотел сказать ей что-то на ушко, и славная девушка наклонилась, чтобы оказаться на одном уровне с толстячком. Но он звонко чмокнул ее в еще свежую щечку, а она покраснела явно недостаточно, чтобы можно было поверить, будто поцелуй для нее новость.

– Ну что, господин, в чем дело? – смеясь, спросила толстушка.

– А в том, моя милочка Перринетта, – ответил бальи, – что только я знаю лучшее вино, а поскольку ты можешь заблудиться среди множества бутылок, то я сам спущусь в погреб.

И добряк, топая, убежал на своих коротких ножках, веселый, подвижный и причудливый, как нюрнбергская игрушка, которую заводят ключом и она вертится по кругу, поворачиваясь вправо-влево, пока не кончится завод. Только казалось, что милого толстячка заводит рука самого Господа Бога и его завод не кончится никогда.

Тибо остался один.

Он потирал руки и поздравлял себя с тем, что попал в такой хороший дом, где жена так красива, а муж столь любезен.

Пять минут спустя дверь вновь распахнулась. Это с бутылкой в каждой руке и подмышками возвращался бальи. Те две, что были зажаты подмышками, оказались первосортным пенистым сийери, которое не боялось встряхивания и которое можно было переносить в горизонтальном положении. Те же две, которые он нес в руках и держал так почтительно, что любо-дорого взглянуть, были шамбертен высшей марки и эрмитаж.

В те времена, о которых мы ведем речь, напомним, обедали в полдень, а ужинали в шесть часов.

Впрочем, в январе в шесть часов уже наступает ночь, а когда трапезничают при освещении, будь то шесть часов или полночь, мне всегда кажется, что это ужин.

Бальи осторожно поставил четыре бутылки на стол и позвонил.

Вошла Перрина.

– Когда мы сможем сесть за стол, милое дитя? – спросил Маглуар.

– Когда господин пожелает, – ответила девушка. – Я прекрасно знаю, что господин не любит ждать ни минуты. Все готово.

– Тогда спроси у госпожи, не выйдет ли она. Скажи ей, Перрина, что мы не хотим садиться за стол без нее.

Перрина вышла.

– Пройдем пока в столовую, – предложил толстячок. – Должно быть, вы проголодались, дорогой мой гость, а когда я хочу есть, то сначала утоляю голод взгляда, а потом уже желудка.

– О! – сказал Тибо. – А вы производите впечатление любителя поесть!

– Ценителя еды, ценителя, а вовсе не любителя, не путайте. Я пройду вперед, но только для того, чтобы указать вам дорогу.

Говоря это, мэтр Маглуар действительно прошел из гостиной в столовую.

– Ба! – воскликнул он, входя, и весело похлопал себя руками по животу. – Скажите, разве эта девушка недостойна прислуживать самому кардиналу? Посмотрите, как подан скромный ужин: стол совсем прост, а глаз радует больше, чем пир Валтасара.

– Клянусь, вы правы, бальи, – поддержал его Тибо, – вот уж, действительно, приятное зрелище.

У Тибо глаза заблестели, как темно-красные рубины. Ужин, как сказал бальи, был скромным, но стол выглядел чудо как аппетитно!

Сваренный в вине карп, обрамленный молоками, лежал на веточках петрушки и моркови. Это блюдо стояло на одном конце стола. На другом краю окорок рыжего зверя (для тех, кто не знаком с терминологией: годовалого кабана) был старательно уложен на блюде со шпинатом и плавал, как зеленый остров, в океане сока. Середина стола была занята нежным паштетом из куропаток – всего из двух куропаток, высунувших головы из-под верхней корочки, которые, казалось, готовы были броситься друг на друга и заклевать противницу. Промежутки стола были заполнены небольшими блюдами с ломтиками арльской колбасы, кубиками тунца, погруженными в чудесное зеленое прованское масло, кусочками филе анчоуса, начертавшего незнакомые причудливые узоры на мелко покрошенных желтках и белках, и завитушками сливочного масла, сбитого, должно быть, только сегодня.