Стивен Кинг - Игра Джеральда

Роооожденная своооообоооодноооооой…

Чтобы следовать велению сеееердцааа!..

Он отлично спал той ночью, даже не вспоминая о Принце (вскоре ставшем бывшим Принцем), который провел эту ночь, скрючившись под поваленным деревом, голодный, дрожащий от страха, вскакивая всякий раз, когда раздавалось совиное уханье или какой-то зверек пробегал поблизости.

Теперь собака, выгнанная Чарльзом Сатлином под мотив «Рожденной свободной», стояла в дверях хозяйской спальни летнего домика Белингеймов (коттедж Сатлина находился на противоположном берегу озера, две семьи не были знакомы, хотя и обменивались церемонными кивками на лодочном причале последних три или четыре лета). Голова собаки была опущена, глаза широко открыты, шерсть стояла дыбом. Пес не отдавал себе отчета в собственном рычании; все его внимание было сосредоточено на комнате. Инстинктивно он понимал, что вскоре запах крови победит всякую предосторожность. Но прежде чем это произойдет, он должен убедиться наверняка, что это не ловушка. Он не хотел быть пойманным такими хозяевами, у которых твердые, больно бьющие ноги, или такими, которые хватают комки земли и швыряют в него.

— Уходи! — попыталась крикнуть Джесси, но голос ее был слабым и дрожащим. Она не надеялась, что отпугнет собаку криком; этот сукин сын каким-то образом знал, что она не может встать с кровати и ударить его.

«Этого не может быть на самом деле, — подумала она.

— Как такое могло случиться, если всего три часа назад я сидела на переднем сиденье „мерседеса“, пристегнутая ремнем безопасности, и слушала музыку, мысленно напоминая себе не забыть справиться о репертуаре кинотеатров (на тот случай, если мы решим провести здесь ночь). Как может мой муж быть мертвым, когда мы пели с ним вместе, подпевая Бобу Волкенхорстону? „Еще одно лето, — пели мы, — еще один шанс, еще одно переживание любви“. Мы оба знали слова этой песни, так как она очень известна, как же может быть, что мой муж мертв? Как же все могло так измениться? Извините, но это все-таки сон. Слишком абсурдно, чтобы быть правдой».

Собака медленно входила в комнату, лапы переступали осторожно, хвост обвис, широко раскрытые глаза потемнели. В оскале обнажался полный набор великолепных клыков. Пес вряд ли знал о таких вещах, как абсурдность.

Бывший Принц, с которым весело играла восьмилетняя Кэтрин Сатлин (по крайней мере, до тех пор, пока ей не подарили в день рождения куклу по имени Марии, после чего она полностью потеряла интерес к собаке), был помесью колли с лабрадором… помесь, но далеко не дворняжка. Когда Сатлин в августе завез Принца в лес, тот весил восемьдесят фунтов, а шерсть так и лоснилась здоровьем, очаровательная смесь коричневого и черного (с характерным для колли белым воротником и подштанниками). Сейчас он не дотягивал и до сорока фунтов, наощупь можно было легко пересчитать все его ребра. Одно ухо было сильно поранено. Шерсть свисала клочьями и кишела блохами. Полу заживший розовый шрам — память о паническом бегстве через обвитый проволокой забор; в морде, подобно странным, скрюченным усам, застряли иголки дикобраза. Дней десять назад он нашел под бревном мертвого дикобраза, но, загнав в нос только иголки, оставил его в покое. Он был голоден, но не настолько, чтобы тогда решиться на все.

Сейчас же он был доведен голодом до отчаяния. Последний раз его едой были отбросы, добытые им из мусорного бачка два дня назад. Собака, быстро научившаяся приносить брошенный Кэтрин Сатлин мяч, сейчас умирала от голода.

Да, но здесь — прямо здесь, на полу, на его глазах — лежали фунты и фунты свежего мяса, сала. Это было подарком от бога бродячих собак.

Бывший любимец Кэтрин Сатлин продолжал медленно приближаться к телу Джеральда Белингейма.

«Этого не произойдет, — говорила себе Джесси. — Ни в коем случае, так что расслабься».

Она продолжала твердить эту фразу до тех пор, пока верхняя часть туловища собаки не исчезла из виду, скрытая левой стороной кровати. Пес усиленно вилял хвостом, а потом последовал звук, который был очень знаком, — звук, издаваемый собакой, пьющей из лужи в жаркий летний день. Только сейчас звук был не совсем таким. Он был как-то грубее — не то что от лакания или лизания. Джесси смотрела на быстро виляющий хвост, и ум подсказывал ей то, что было скрыто от ее глаз углом кровати. Этот бродячий пес со свисающей клочьями шерстью слизывал кровь с волос ее мужа.

— НЕТ! — Джесси приподняла ягодицы и перебросила ноги влево. — ОТОЙДИ ОТ НЕГО! ПРОЧЬ! — выкрикнула она и двинула пяткой по спине собаки.

Пес мгновенно отскочил, приподняв морду, глаза его были так широко открыты, что были видны белки. Челюсти разжались, и в лучах заходящего солнца нити слюны, тянущиеся между верхними и нижними клыками, напоминали тоненькие золотые паутинки. Пес отскочил от удара ее босой ступни. Джесси с воплем отдернула ногу и инстинктивно подобрала под себя обе ноги, не слыша криков боли, доносящихся из перенапряженных мышц плеч, не чувствуя, как неохотно поворачиваются кости в суставах.

Пес — смотрел на Джесси, продолжая угрожающе рычать. «Давай разберемся во всем, леди, — говорили собачьи глаза. — Ты будешь делать свое дело, а я — свое. Вот и поладим. Ты все поняла? Так будет лучше, потому что если ты попробуешь помешать мне, я доберусь и до тебя. Кроме того, он мертв, и ты знаешь это так же хорошо, как и я, и почему он должен пропадать зря, когда я умираю от голода? Ты бы сделала то же самое. Я сомневаюсь, что ты понимаешь это сейчас, но мне кажется, что ты придешь к этой же точке зрения, и даже скорее, чем ты думаешь».

— ПОШЕЛ ПРОЧЬ! — крикнула она.

Сейчас Джесси сидела на пятках, раскинув в стороны руки, более чем когда-либо напоминая Фэй Рэй на жертвенном алтаре в диких джунглях. Ее поза — голова вверх, груди вперед, плечи отведены назад так сильно, что даже побелели от напряжения и на них выступили жилы, в глубоких треугольниках у основания шеи застыли густые тени — была подобна той, которую принимали девушки на самых обжигающих фотографиях из журналов Джеральда. Обязательная зазывающая улыбка, однако, отсутствовала; выражение лица было, как у женщины, стоящей у черты, за которой начинается безумие. — УБИРАЙСЯ ПРОЧЬ!

Собака смотрела на Джесси, продолжая рычать. Затем, удостоверившись, что второго удара не последует, опустила голову. Джесси выпала из сферы ее интересов. В этот раз не последовало лижущих или лакающих звуков. Вместо этого Джесси услышала громкое чмоканье. Это напоминало звук поцелуев, какими ее брат Вилл одаривал щеки бабушки, когда они приезжали навестить ее.

Рычание продолжалось еще несколько мгновений, но теперь оно было странно приглушенным, как будто кто-то прикрыл подушкой голову одичавшего пса. Почти касаясь макушкой полки над кроватью, Джесси могла видеть только пухлую ступню Джеральда и его правую руку. Ступня дергалась из стороны в сторону, как будто Джеральд отбивал ритм веселенького мотивчика — «Еще одно лето», например.