Елена Блонди - Хаидэ

Теренций дождался, когда люди княгини выйдут за ворота, и Хаидэ усядется в изукрашенную повозку, над которой горячий ветер трепал яркие флажки. Кавалькада медленно двинулась по улице, торжественно, как и подобает выезду знатной госпожи, матери знатного. Ворота закрылись.

Грек нагнулся, подбирая легкую коробку из цветного дерева, потряс ее. Сын бросил свои игрушки, когда собирался с матерью и воинами на степную охоту. Теренций откинул крышку и сунул руку внутрь. Достал стеклянную рыбу с красными плавниками и зелеными полосами на прозрачном тулове. Вернул на место и вынул глиняного ежика с глазом-бусинкой. Повертел и тоже положил обратно, закрыл легкую крышку. Понес к дому, прижимая к боку и улыбаясь. Вещи, что были ее талисманами, ее радостью и надеждой, стали просто игрушками для малыша. Она сама себе талисман и ей не нужны подтверждения, которые можно потрогать. Разве что этот, черный, который теперь с ней. Его она не отпустит и не отдаст никому.

Положив коробку в детской, он поднялся наверх, торопясь к окну, успеть среди миражей увидеть черные фигурки всадников, следующих за княжеской повозкой. Стоял долго, пока марево не скрыло уехавших. Обернулся на знакомые шаги.

— Твой сын вымыт, наелся и спит, мой господин. Сядь в кресло, я сниму с тебя лишнюю жару.

— Да, Гайя.

С закрытыми глазами обмяк в кресле. Когда женщина обошла его и склонилась, легко придавливая виски, махнул рукой, пытаясь поймать мелькавшую перед лицом смуглую грудь. Гайя, смеясь, оттолкнула его ладонь.

— Эй, жадный мужчина, дождись ночи!

Он рассмеялся и убрал руки.

— Ты рабыня, повелеваешь мной, своим хозяином?

— Ага. Ты долго искал, скажешь, не по нраву то, что ждало тебя так долго, под твоим толстым боком?

— По нраву, Гайя.

Рабыня нагибалась, бережно водя ладонями по мокрым от пота волосам, пробегала пальцами по щекам и лбу, шептала неслышные слова. И он послушно откинулся назад, устроил голову на вышитой прохладной подушке. Думая о том, что ее сильные руки совсем не так красивы, как руки княгини, и крепкое тело не рассказывает о высокой крови предков, но она оказалась той, что принесла ему счастье спокойной жизни, никогда не предаст и не испугается сказать ему правду, а еще она… Она — хорошая. Боги дали ему любовь и верность хорошего человека.

В степи, застывшей от зноя, на черных кустах чертополоха звонкие щеглики выпевали свои трели, качая стебли. Бледные мелкие бабочки взлетали так густо при каждом шаге коней, что казалось, вся трава отпустила в воздух сухие колосья. И сердито верещали суслики, ругая внезапных гостей, ступающих поверх норок.

Семь всадников мерно покачивались в седлах, задремывая на ходу, но кто-то из них постоянно оглядывал жаркую степь, с дрожащими маревами поверх сухих стеблей. Расписная повозка, скрипя большими колесами, пускала по сторонам золотые зайчики солнечных бликов.

Один из всадников оглянулся и поднял руку, призывая прочих насторожиться. Далеко позади смаргивалась маревом черная точка.

— Эй! Эй-эй! — голос был еле слышен.

Всадники остановились, спокойно переговариваясь. Кони опустили головы, прихватывая мягкими губами мясистые верхушки цветущего зайчатника.

— Старается, — сказал один.

Другой улыбнулся, разглядывая маленькую фигурку, размахивающую руками. Из-под копыт лошади, возмущенно стрекоча, взмывали птицы.

Наконец всадник приблизился, скаля белые зубы на круглом лице, поднимал руку с крепко зажатым мешком.

— Экие вы, драконы, вас поди догони, — конь заплясал, фыркая, а седок, с шумом дыша, утирал пот с черных щек, — хозяин мой, высокочтимый Теренций, велел передать княгине тут вот, подарок. Сказал, ты, Лой, самый быстрый, скачи, как ветер, в ручки ей прямо отдай.

— Что у тебя там? — один из всадников тронул коня, подъезжая ближе, протянул руку к мешку.

Но Лой, важно насупясь, откинулся в седле.

— Э, нет. Сказано княгине, вот и отдам ей. Пусть заберет и отдарит чем верного Лоя.

Старший, ухмыльнувшись, посмотрел на своих людей. И те, пряча улыбки, отвернулись, собираясь двинуться дальше.

— Так что? — Лой выпятил грудь в распахнутой линялой тунике, повысил голос, обращаясь к задернутому пологу повозки:

— Высокая моя княгиня, вот тебе тут передано…

— Угу, — отозвался старший, — ты погромче, покричи сильнее.

— Спит она, чтоль? — Лой понизил голос, вопросительно всматриваясь в скуластое медное лицо старшего.

Тот махнул рукой и мальчик с тонкими усами, улыбаясь, повел коня к переду повозки, откинул полог. Ветер заполоскал край тонкой ткани, оборачивая его вокруг загорелого запястья. Лой вытянул шею, почтительно вглядываясь в разбросанные внутри подушки.

— Эк… так нет же там ее!

— Ты мешок свой или кидай внутрь или увози обратно. Нам пора ехать.

— Ну… а подожду если? Мне велено — в руки. Там сладкие пироги, с ягодой из сада. В вашей степи такого нету. Хурма там и персики!

— Долго ждать будешь. Нужна княгиня — ехай с нами. Через три ночи на утро в стойбище и дождешься.

Лой замахал рукой, поспешно отказываясь. И на всякий случай отъехал подальше, когда старший продолжил:

— Женим тебя. У нас как раз бабы голодные, слышал ли — степные Осы? Ой, злые девки, одним взглядом насмерть кусают. Возьмешь сразу двух. Или троих, сколько осилишь.

— На, — Лой сунул мешок в бок рядом стоящему парню и, натягивая повод, неловко развернул смирного коника, — поеду я. Нужны мне ваши девки, у меня своих вон полная кухня.

— Погоди, парень! — старший ухнул вслед, смеясь тому, как гнедой коник вскинул задние ноги и Лой вцепился в гриву, чтоб не упасть, — да они сами тебя возьмут. В мужья. Будешь им пироги стряпать, и похлебку там. Эх, удрал.

Мальчик, нагибаясь, сунул мешок с подарком в повозку, дернул полог, закрывая пустое нутро.

И всадники двинулись дальше, посмеиваясь и перебрасываясь словами.

Когда послышался мерный шум волн, Хаидэ остановила Цаплю, поворачиваясь к Нубе.

— Давай вместе увидим.

Тот кивнул и рядом они медленно двинулись навстречу скрытому холмами далекому морю.

— Тут никто не живет. И никогда не жил. Из живых.

Степь лежала перед ними, текла под струями жаркого воздуха желтизной и розовым, переходящим в еле видную голубизну. На тонких стеблях качались яркие маленькие птицы, и у самых лиц пролетали рыжие бабочки, плавно взмахивая невесомыми расписными крыльями.

Притихшие кони послушно шли вверх по склону, полого поднимавшему травы к бледному небу, что, казалось, улетало, становясь выше самого себя, теряя цвет и стремясь к белой монете солнца в зените.

— Сейчас, — сказала княгиня охрипшим голосом и вдруг натянула поводья, не давая Цапле сделать последние несколько шагов на гребень.