Елена Блонди - Хаидэ

Яблоко со стуком упало на пол и покатилось к босым ногам Матары. Она подобрала его и вытерев краем рубахи, откусила. Села на лавку, нежно оглядывая спящего. Жевала и ласково трогала вытянутые ноги, укутанные покрывалом. Это ее любимый, ее муж. Она сама так захотела! Нехорошо вдруг взять и передумать. Да и Церет. Что в нем? Низенький, глупый, сердитый. Обозвал садовой улиткой! Правда, он сказал, что у той раковинка такого же цвета, как ноготки на ее ногах. Нет, Нуба никогда не сказал бы такого. Он умный и сильный, он заботится о ней. Как отец. Настоящий. Может быть, пришла пора стать ему не маленькой женой, а женой-матерью?

Девочка нахмурилась, обдумывая важное решение. Это просто делается. Нужно дождаться ночи без луны и пойти под старое дерево, женское. Собрать смолы с нижней толстой ветки и, разведя ее в отваре кестана, выпить и омыть живот. Матайа очень похожи на ее родню. У них все делается почти так же. Ах да, после этого нужно лечь к мужу. Тогда в правильное время родится маленький Нуба. Или маленькая Матара.

Она встала, медленно ушла в угол, села на пол, обнимая горшок с цыплятами, и пригорюнилась. Закапали непонятные слезы. Плача, сердилась на себя. Ведь такая радость — он выздоровел! Чего же плакать?

…«Ты спишь сейчас и спишь все времена, ты сам навеял на себя сон. Так знай же, я стала сильнее и теперь тебе не убежать от меня в своих мыслях. А поутру утешай себя глупыми словами, что это всего лишь сны и они не говорят правды, утешай… Вот правда, от которой ты бежал: твоя золотая княжна носила ребенка и родила. Ты больше не нужен ей, черный раб. Потому что она — жена сановника — теперь мать будущего вождя. А для жарких утех рядом с ней есть быстрый, сильный и полный любовной сладости новый мужчина и ее мысли только о нем. О нем думает ее тело. Поверь, только женщина, родившая ребенка, становится настоящей. И тебе не получить того, что вскоре отдаст она мудрому египтянину. Ты стонешь? Наверное, тебе снится плохой сон. Хочешь, тебе приснится, как отдается женщина, когда она полна через край зрелой страсти?»

— Нет… — Нуба опустил голову, прижимая подбородок к груди, обхватил руками колени. И снова промычал невнятно, — не-ет!

Матара вскочила, и, забыв о слезах и цыплятах, подбежала. Легла рядом, прижимаясь к его груди, покрытой ледяным потом.

— Это сон. Прости меня, прости, любимый, за дурные мысли и глупую тоску. Я никогда-никогда не брошу тебя! Всегда буду с тобой. И как только луна умрет, пойду к дереву.

Кагри лежал на боку и, кривя рот, ругался то вслух, то шепотом. Когда вскрикивал, выплевывая оскорбления, слюна текла из угла рта, и он высовывал язык, чтоб слизнуть противные, сразу остывающие потеки. Язык не доставал, и беспомощность бесила его, заставляя чувствовать себя травяным слизнем, что мальчишкой он поддевал палочкой и, сидя на корточках, смотрел, как тварь извивается, не умея перевернуться. А, насмеявшись, опускал на мягкое тельце ногу, обутую в детский сапог. И тут же забывал, придумывая игры поинтересней.

Сейчас перед его лицом тоже были сапоги, мягкой изношенной кожи, накрест перетянутые сыромятью, ходили туда-сюда, иногда останавливались, и он закрывал глаза, потому что не мог отвернуться. Но с закрытыми глазами казалось, был еще уязвимее. И, поспешно открывая, дергал стянутые ремнем руки, чтоб пришла боль и обозлила его.

Степь вокруг лежала в ночи, но сапоги были видны, — неподалеку горел костер. Водя тяжелыми от крови глазами, Кагри считал пальцами — поджимал к ладони. Два сапога — один человек. Сперва ходили больше, чем целая ладонь, к ночи остался один страж. Чтоб демоны сожрали толстого падальщика Агарру, отправил в погоню, а сам остался, кончать пленную девку. И теперь все мертвы, и Кагри тоже мертв, хотя все еще лежит и смотрит заплывшими глазами.

Он стиснул зубы и мысленно обрушил на Агарру все страшные проклятия, одновременно испуганно думая, что не знает, кого просить о каре, да и о собственном спасении тоже. Те, у кого Агарра взял денег и, потрясая кошелем, клялся поделить их после погони, не жаловали верности прежним богам, забирали человека целиком. И, слушая, как нежно позвякивают в кошеле золотые квадратики, все они, радостно крича, отреклись тут же. Что им с каких-то сестер Тариты и Марит, родивших одна небо, а другая землю? Что с братьев Тейра и Майра, слепивших из небесной глины солнце, луну, звезды и зверей, чтоб принести их в дар своим нареченным? Разве небо Тариты можно положить в кошель, и купить на него вина и девок? Агарра нашел им новых богов, что сразу платили за верность. Но — и тут Кагри вспомнил то, о чем не хотел вспоминать, а оно все возвращалось в голову — за измену и слабость они платили так же быстро. И — сполна. А все этот гнусный выползок Агарра!

Колючий свет костра, что пылал поодаль, исчез, смаргиваясь, и Кагри вытаращил глаза, чтоб не пропустить своей смерти. Ближний костер горел так же ярко и когда послышался женский голос и мягкий топот множества ног, бросил отсвет на далекие еще фигуры. Приближаясь, они уносились вверх, снова оставляя глазам пленника лишь обувь.

— Он в уме и не спит? — спросили невеликого размера сапожки, плотно облегающие стройные икры. Женским голосом спросили. И, не дожидаясь ответа, голос приказал:

— К столбу его.

Степь ухнула вниз, таща за собой красные подолы рубах, блеск бронзы на рукавах, лица с недобро прищуренными глазами. И встала, когда Кагри крепко стукнулся затылком о деревянный столб, а руки его, падая по сторонам ножа, рассекшего ремень, метнулись назад, обхватывая занозистое дерево. Запястья как облило кипятком — ремень снова стянул их.

Прямо перед лицом Кагри стояла женщина, из-под острой шапки с поднятым и пристегнутым щитком выбивались тонкие пряди светлых волос, а толстая коса падала на плечо. Он повел глазами, осматривая тех, кто сопровождал бабу, ту самую, за которой гнались они по приказу Агарры, чтоб он корчился там… и заморгал, увидев за спинами воинов серую рубашку, тонкую шею в распахнутом вырезе, длинные волосы и серьезное девичье лицо. Та самая девка! Значит, его проклятия нашли выползка?

«Значит, никто не придет за тобой, отступник Кагри» прошелестело в разбитые уши. «Ты уже умер»…

И тогда он расхохотался, в смертельном страхе бросая в лица стоящих бессвязные проклятия. Один из воинов поднял руку с плетью, но, глянув на княгиню, медленно опустил. Хаидэ дождалась, когда пленник устав, замолчит и спросила:

— Кто послал вас? Кто заплатил?

Кагри усмехнулся и плюнул. Слюна потекла по разбитым губам, противно щекоча кожу.

— Если скажешь, останешься жить, — сказала княгиня, — ты один, ты слаб и не опасен. Я велю отправить тебя к тракту и бросить на пути каравана.