Игорь Николаев - Дети Гамельна

— Вот как его ни встречу, вечно валяется посреди дешевых обжираловок, — проворчал чей-то до боли знакомый голос над ухом, напрочь обрывая все размышления. Не успел сержант, одуревший уже за последние дни, сообразить, что к чему, как его вздернула вверх могучая рука и поставила на ноги.

— Доброго здравия, Отец Лукас! — поприветствовал Мирослав поднявшего. — И Вы здесь?

— Нет, черти тебя в дупу вилами, я не здесь, а на мессе посреди собора святого Вацлава! Что, незаметно, дурень заснеженный?

— Скверный тут собор, вот что я Вам скажу, отец Лукас! И вино мы прошлый день выпимши все, — сдерживая нежданный смех, сказал Мирослав.

Отец Лукас не только надел кирасу, но и вспомнил себя прежнего. Не вечно брюзжащего старика с поганым характером, а лихого капитана Ордена, умеющего не только отнимать жизни других, но и радоваться своей. Потому лишь громко захохотал. И тут же склонился в низком поклоне, приветствуя Охотницу. Она с легкой улыбкой на губах наблюдала за происходящим.

Губы припухшие, зацелованные… мною зацелованные, — с мимолетной радостью подумал Мирослав. Странное дело, впереди ждали ужасы куда более опасные и тревожные, нежели не столь давнее приключение, но сержанту было легко и радостно на душе. А если и налетала незваная грусть, достаточно было взглянуть на Нее, на девушку с черными волосами и в длинном плаще.

Охотница, отражая улыбкой, как щитом, жадность солдатских взглядов, с поистине королевским видом прошествовала к мгновенно опустевшему столу, что стоял в углу. Занимавшие его до этого орденские чудесным образом испарились. Не забыв, впрочем, очистить стол от снеди и выпивки.

За тот же стол сели и Йожин с Лукасом, потащив с собой и сержанта, непривычного к обществу столь высокопоставленных лиц Ордена. Потеснившись, приняли и двух капитанов, вечно мрачного Адама из Скорупы и Войцеха с перепаханным множеством ударов ножа лицом. Вечной печатью напоминания об опасности драк с обкурившимся гашишем последышем хашишеев… Подсел и неизвестный Мирославу монах в привычном облачении доминиканца. Сел спиной к залу, утвердился локтями в стол и выжидательно блеснул взглядом из-под нависшего капюшона. Лукас понимающе кивнул и махнул рукой трактирщику.

«Дети Гамельна» никогда не отличались дисциплинированностью, не надеясь в этом вопросе даже приблизиться к кондоттам или швейцарцам. Но и наплевательство на командиров, столь любимое ландскнехтами на отдыхе, особо не приветствовались. Так, получалось нечто среднее, так на так, больше сходное не с военным организмом, а с отношениями родственников… Оттого все разговоры среди солдат помалу стихали, и они перебирались в конюшню, благо и там хватало места, а пиву в бочонке сугубо безразлично, куда его несут или катят… Всем было ясно — старшие станут держать совет и отвлекать их совсем не след.

Толстяк трактирщик притащил сгибающийся от тяжести поднос, плотно заставленный мисками и кувшинами. Хозяин заведения уж не знал, радоваться или печалиться. Вокруг творились дела темные и жутковатые, но гости непрерывно пили и ели так, что монеты падали в мошну, как град в ненастье. Трактирщик осторожно поставил ношу, поймал сверкнувший серебряным боком талер и испарился, оставив за собой лишь след завихрившегося воздуха.

— Старается, — отметил усердие трактирщика Йожин.

— А ты бы ходил королем и посылал всех в дупу?

— Еще Подгорные не пожаловали… — отметил Мирослав.

— Кто? — встрепенулся большой коричневой птицей доминиканец. И голос у него оказался больше похожим на карканье.

— Подгорные. Тролли там и все прочие… — неопределенно махнула ладошкой Охотница. — Ну и надо дождаться Хортов. Франчи, милый, предупреди, пожалуйста, своих мальчиков, чтобы не обидели моих собачек. Они у меня добрые и безобидные.

Мирослав так и не понял, что его удивило больше. То ли то, что Охотница назвала монаха милым, то ли то, что доминиканец Лукас безмолвно отправился выполнять просьбу, сопровождаемый взглядами, в которых зависть мешалась с ухмылкой. Надо же, оказывается, Лукаса зовут Франциском, и они хорошо знакомы с лесной девой. А Хорты не мохнатые чудища, убивающие вервольфов, как крыс, но добрые и безобидные собачки…

Только теперь Мирослав понял, насколько он в самом деле голоден. Тело, израненное, а после чудесным образом исцеленное, властно требовало еды и питья.

— Что ж, сначала жра… — Йожин покосился на девушку. — Есть, а после будем думать над диспозицией. Думать есть над чем.

— Да не над чем, на самом деле, — сказал Мирослав, и капитаны дружно кивнули, соглашаясь. — Когда собирается такое вавилонское многонародье, несработанное и незнакомое, можно только выстроить всех повыгоднее, а после скомандовать “Вперед! Убейте всех!”.

— Значит, будем решать, кто крикнет громче всех, — улыбнулась Хозяйка и прижалась плечом к покрасневшему сержанту.

Мирослав не мог понять, что не так. И что такое происходит рядом, оставляя неприятный осадок легкой досады пополам с недоумением. Долго соображал, с квадранс, если не больше. Мог и дольше — обстановка располагала. Вчерашняя метель замела все следы на снегу и прекратилась, выполнив свою цель. И вокруг расстилалось идеально гладкое поле, лишь у самого горизонта переходящее в темную стену Штутгартского леса.

Понимание пришло вдруг и сразу. Как часто и бывает. Первый раз за спиной сержанта Мирослава была такая сила — не два десятка орденских и не пять десятков стремянных стрельцов.

С сержантом в одном строю качались в седлах шесть десятков «Детей». Сотня «псов Господних», поддевших под привычные рясы посеребренные хауберги. И тролли. Два десятка громадин, чью шкуру берет не каждый арбалет, а мушкетная пуля плющится о пластины костяной брони. Князья Подгорного Народа действительно держались старых понятий, за смерть одного из своих они собирались ответить делом. И дело их, и слово были камнем, гранитом Скандинавии и Карпат.

На месте Иржи Мирослав повесился бы сам. Запершись в уборной и выдернув шнурок из портков. И сами портки стянув предварительно, чтобы победителю трофея больше досталось. Но Шварцвольф решил драться. Собственно, как справедливо заметил Йожин, выбора у Жнеца особого и не было, но все же — граф был смел и хотя бы за это достоин уважения. Иржи не был последователем герцога Альбы, он поставил все на одно генеральное сражение. И от вида воинства, что собрал под свою руку хозяин Виноградника, волосы шевелились под стальными шлемами.

До восхода оставалось еще порядочно, но белейший снег словно сам по себе светился, заливая равнину мягким молочным сиянием. Черная фигура отделилась от неровного строя врагов и зашагала к Орденским. Мирослав оскалился и крепче сжал рукоять пистолета.