Павел Чибряков - Что-то… (сборник)

И прожила она свою жизнь, работая учительницей русского языка и литературы. Не трудно догадаться, что «училкой» она была крайне стервозной и никем не любимой. Но это не имело для неё никакого значения. Её цель была – вкладывать, впихивать, втискивать в эти неразумные создания понятие о правильности, и тем самым попытаться направить, подтолкнуть, подпихнуть их в сторону… в правильную сторону. Но в этом своём старании она так перегибала палку, что даже десятилетние ученики воспринимали её с некоторым сомнением. Они просто ощущали, ещё не понимая этого разумом, что всё это, и она сама, несколько неестественно. Они ей не верили почти инстинктивно.

Как педагог она знала, что материал лучше усваивается при наличии наглядных примеров. Поэтому те несколько случаев за время её работы, когда старшеклассницы беременели и делали аборт, она превращала в некое «учебное пособие», окончательно портя бедняжкам жизнь в назидание остальным. А те двое, которые осмелились родить, учась в десятом классе (хотя и не у неё), были, её стараниями, просто отчислены из школы. В конце концов, её возненавидели даже большинство коллег, хотя упрекнуть её как педагога было не в чем. Разве что в недостатке естественности, но…

Вот в этом и заключалась вся её жизнь. А потом, когда «разрешили» религию, она вспомнила бабушкины наставления и самозабвенно окунулась в океан истовой веры. Как это «аукнулось» (а точнее – «отрыгнулось» ) её ученикам – лучше не вспоминать. Даже самые правильные и прилежные решили, что она окончательно спятила; и неизвестно, скольких она таким образом, вопреки своим благим (? ) целям, отвратила от стремления к тому, чтобы быть правильными во всём (интересно, такое вообще возможно? ). В конце концов, всё обернулось презрением к ней.

Вот такая жизнь. В сорок лет, по причине раковой опухоли, ей отняли правую грудь (которая сама по себе напоминала скорее опухоль, чем полноценную часть тела). В сорок семь – климакс и долгожданное облегчение от прекращения этих противных и бессмысленных…. А с пятидесяти пяти настойчивые попытки «уйти её» на пенсию. Ушла. Современные ученики стали, по её мнению, невыносимы и безнадёжны. Особенно эти «сопливые мокрощелки». Как только, чуть повзрослев, они, непонятно откуда, узнавали, что она «старая дева», они начинали её презирать, высмеивать между собой и даже перед парнями. А она могла их только бессильно ненавидеть. Она потеряла свой, пусть и нелицеприятный, авторитет.

И вот теперь летом она, по большей части, жила на даче, пестуя свой идеальный огород и обозревая презрительным оком окружающих. Когда её внучатую племянницу изнасиловал, непоправимо покалечив, какой-то ублюдок, она слегка возрадовалась втайне, хотя даже сама перед собой она никогда бы этого не признала. Ей чуть радостно подумалось, что теперь у неё появится последовательница, которая, имея для этого более чем весомые причины, разделит с ней её взгляды и веру, и…. Правда, сначала привлечь девчонку на свою сторону ей не удалось. Ну, ничего! Вот подрастёт и поймёт…

Услышав голоса, она выглянула в окно и тут же нахмурилась. По аллее между садовыми участками шла группа подростков – два парня и три девчонки лет шестнадцати-семнадцати, загорелые, красивые. На девчонках, по крайней мере сверху – остальное скрывал забор, были только яркие купальники, которые, по её мнению, больше открывали, чем скрывали. Наверняка, и трусы на них такие же «показывающие». Как же её всё это бесило! Почему? Потому что всё это было неправильно, неправильно. Не-пра-виль-но! И потом ещё все удивляются…

Когда подростки скрылись из её поля зрения, она осуждающе покачала головой и вернулась к чтению потрёпанной книжки «Нового завета». Стояла жара, солнце пекло нещадно, так что работать в огороде было невозможно. А совсем недалеко, за небольшим леском, протекала небольшая речка, куда и направлялись ребята. Она сама не заметила, как перестала читать; она бессмысленно уставилась в страницу с «Посланием к Коринфянам», на фразу «… не знавшего греха Он сделал для нас жертвою за грех, чтобы мы в Нём сделались праведными…», а все её мысли витали вокруг того, что сейчас может происходить на берегу реки. Наверняка те прыщавые онанисты глазеют на оголившихся дурочек и мысли их полны греха и грязи. А малолетние сучки могут даже радоваться этому; ведь по их мнению – это прибавляет им значимости, делает их…. Дуры! Тщеславие – тоже грех. И всё это приведёт их…

В себя пришла она уже в лесу, стоя с толстой палкой в руках и прислушиваясь к доносившимся до неё голосам подростков. Постояв ещё немного, она направилась не к реке, а к кустарнику. Зайдя за кусты, она обнаружила там парня и девушку. Мало того, что эти мерзавцы целовались «взасос», они при этом лежали вплотную друг к другу, а рука парня упорно преодолевала вялое сопротивление девичьей ручонки у самой резинки её трусов.

Издав гневный крик, она набросилась на них, замахиваясь палкой. Девушка, испугано вскрикнув, успела вскочить и отбежать. А вот парень, поднимаясь, получил удар по голове и упал обратно на траву. К счастью, удар получился скользящим и он не потерял сознания. Она продолжала бить его палкой, явно целясь в голову; но поскольку парень старался увернуться, удары приходились по его голому телу, оставляя на нём большие царапины. Отбежавшая на некоторое расстояние девушка смотрела на это расширенными от испуга глазами, прижав ладони к лицу и робко, будто забыв, как это – кричать, выговаривая: «Помогите!».

Злясь на то, что никак не получается огреть сукиного сына по голове, она всё увеличивала силу ударов. Она почти достигла своей цели, когда неизвестно откуда появившийся пожилой мужчина вырвал палку из её рук и отбросил далеко в сторону.

«Совсем спятила, клюшка старая», – констатировал он, спокойно глядя ей в лицо.

Она зло ощерилась на него:

«Да как ты смеешь?! Я всё делала правильно! Ты знаешь, чем они тут занимались?».

Мужчина пожал плечами:

«Совершенно естественными вещами».

«Что?! Защищаешь распутство малолетних?! А может, и сам на малолеток засматриваешься?».

«Бывает, – честно признался мужчина. – Они частенько радуют глаз. А иногда бывают просто на удивление как хороши. Но в этом нет, не должно быть, ничего развратного. Часто не приметить их – невозможно».

«Но это всё – неправильно!».

«Дело в том, что не всё естественное считается правильным, и не всё правильное – естественно. И человек постоянно должен „балансировать“ между естественным и правильным; и именно соотношение в человеке правильного и естественного определяет его как личность. Перекос же в любую сторону – ненормален, и чаще всего приводит к серьёзным проблемам».