Павел Чибряков - Что-то… (сборник)

Проснулся он в омерзительном состоянии; тяжесть в голове напирала брови на глаза, саднило горло, шея затекла, а ноги занемели, как будто он всю ночь простоял на коленях. Умывшись холодной водой, и выпив чуть тёплого чая, он ушёл на работу, даже не заглянув в зал.

Осень подминала природу, постепенно заполняя мир промозглостью и вязкой серостью. Деревья оскелетелись и замерли. Парк стал казаться выпотрошенным и враждебно отчуждённым. Большую часть времени Роман опять проводил дома. Он снова спал на диване, вяло сдавшись обволакивающей успокойности. Теперь он даже на ночь не выключал радио, не желая оставаться в давящей на уши тишине. Он читал всё подряд из того, что не было прочитано раньше. Однажды, слушая по радио программу по заявкам, он понял, что совершенно некому не только вот так радостно передать ему привет, но даже просто нежно назвать его по имени. Собственное имя потеряло для него всякое значение. Он заметил, что иногда начинает думать о себе в третьем лице. В нём как бы появился сторонний наблюдатель, равнодушно оценивающий степень его замшелости. Образ Маши притускнел, но сохранил тёплость и мягкость. Он скучал по ней затаённо, даже для себя.

Вначале зимы на его работе справляли юбилей начальника, на который он, к удивлению многих, принял приглашение прийти. Он даже сподобился произнести небанальный тост в честь юбиляра, после которого на него с особым интересом стала поглядывать стройная шатенка с внушительным бюстом. Потом они «случайно» танцевали вместе под «Леди в красном» Криса де Бурга. Выпитое немного раскрепостило его, и он начал нашёптывать ей на ухо перевод песни, чем обаял её окончательно. После банкета он, решив «будь что будет», пригласил её к себе, и она, чуть пьяно кивнув, согласилась.

По дороге он по большей части молчал, односложно отвечая на её непринуждённую болтовню, и прикидывая развитие событий у него дома. Но в квартиру они не попали.

Если один замок, после надсадных усилий, всё-таки открылся, то второй железно стопорнулся, будто твёрдо решил не допустить их спонтанной близости. Ни нервное дёрганье двери, ни налегание на неё плечом, никакого результата не дали. Он чувствовал себя досадливо-неловко перед симпатичной женщиной, терпеливо и чуть сочувственно за его бесплодными попытками открыть дверь. Наконец она положила руку ему на плечо и успокаивающе сказала:

«Ладно, Рома, оставь. – Она слегка улыбнулась. – Видно, не судьба».

Он чуть удивлённо посмотрел на неё:

«Что значит „не судьба“? – Он повысил голос. – Что это за судьба такая?!». – Она пожала плечами, приподняв брови.

Они одновременно посмотрели на запертую дверь.

«Поймай мне такси, пожалуйста», – сказала она, начав копаться в своей сумочке.

Он замялся.

«Но я… Я хочу тебя!», – выпалил он, и обнял её, крепко прижав к себе.

Даже сквозь зимнюю одежду он почувствовал неповторимую упругую мягкость женского тела. Потом она отстранилась от него, и нежно провела ладонями по его лицу. Он вопросительно посмотрел на неё. Она покачала головой:

«Ко мне – не получится. У меня дома мама и маленькая дочь».

Он понимающе кивнул. В его сознании равнозначно утвердились понимание того, что удачная возможность упущена навсегда, и смутная надежда на что-то в будущем.

Они не спеша шли по обочине дороги пока не появилось такси. Открыв дверцу, она обернулась к нему.

«А как же ты?».

«Переночую у друга, – соврал он спокойно. – А завтра разломаю это дело к чертям собачьим».

Спохватившись, он спросил её телефон, хотя сомневался, что решится ей позвонить. Назвав номер, она улыбнулась ему на прощание:

«До встречи, Рома».

Он смущённо кашлянул.

«Извините за эту нелепость с дверью. Мне очень жаль».

«Мне тоже», – сказала она искренне. Он смотрел, как она садится в машину, подбирая полы длинного пальто.

«До свидания, Катя», – сказал он, закрывая дверцу. Она помахала ему через стекло.

Проводив взглядом габаритные огни такси, он повернулся и медленно пошёл обратно.

Он всё ещё вдыхал запах её помады со своих губ. Он ничуть не удивился, когда замок свободно открылся, впустив его в знакомо пахнувший мир. Раздражённо захлопнув дверь, он зло выкрикнул в пространство:

«Всё, твою мать, с меня хватит!».

Не включая люстру, он разделся, разбросав одежду, бросил на диван подушку и одеяло, и, включив магнитолу, завалился на диван. Он сразу почувствовал, как им овладевают покой и расслабленность. События этого вечера постепенно теряли свою значимость. Только какая-то часть сознания набухала глухой досадой и печалью. Он повернулся набок и пробурчал:

«Завтра разберёмся».

Ион разобрался. В последующие пять дней он разобрался с комнатой и с собой в этой комнате. Он чётко понял, что если не изменит статус кво, то так и просуществует в кислом одиночестве, имея близость только с этой растреклятой комнатой.

Он понимал, что всё придётся делать одному. Это раззадоривало. У него появилась определённая цель – разметать устоявшийся порядок; высвободиться из комфортной тягомотности, которой облепляют его «родные» стены. Прежде всего, он свернул ковры и выставил их на застеклённую лоджию. Потом перетащил диван в спальню, взяв вместо него матрас с кровати. Два дня ушли на пакование книг по коробкам, которые ещё пришлось искать и неуклюже тащить домой. Он немало позабавился, представляя, как это выглядит со стороны. Пакуя книги, он старался не переусердствовать в аккуратности. Заполненные коробки он составлял на балконе. Тумбочка с видеоаппаратурой перекочевала вслед за диваном, уменьшив свободное пространство спальни до предела. Впрочем, это не имело значения – последнее время он не мог находиться в ней подолгу: он начинал испытывать беспричинную тревогу и раздражение. Его непреодолимо тянуло в большую комнату.

Чтобы не включать верхний свет, он достал с антресоли старую настольную лампу, а хрустальную люстру умудрился, злорадствуя, повесить в туалете. Книжные шкафы он продал, исключив всякую возможность возврата к прежнему порядку. В конце концов, из прежней обстановки остались только шторы на окне и магнитола, стоящая теперь на полу. В пустой комнате музыка звучала гулко и несколько звеняще. Он поймал себя на том, что пытается аккуратно расставить кассеты вдоль плинтуса. Выругавшись, он разбросал их вокруг магнитолы.

И вот он остался один на один с междустенным пространством, зависимость от которого сделала из него нелюдимого хмыря со склонностью к истерии. Теперь он всеми нервными окончаниями чувствовал это вязкое влияние; его по-прежнему окутывало упокоение, иногда с примесью чего-то вроде лёгкого упрёка.

Несколько раз он пытался, безуспешно, дозвониться по номеру телефона, который дала ему Екатерина. Каждый раз, послушав длинные гудки, он вешал трубку, чувствуя странную смесь облегчения и сожаления. Он не очень то представлял, что он сможет ей сказать, и как она отреагирует на его звонок. В любом случае, ему никто не отвечал. Он пытался расспросить о ней на работе, но там никто не знал такой женщины. Пустота.