Дмитрий Кравцов - Третий источник

— Ащэн, ащэн! — гаркнул Саша. — Пошли вон или выпорю всех!

Сели за стол…

Через час, наевшись и еще слегка поддав, друзья повели неспешную беседу за жизнь. Расчувствовавшись, Мурзик обнял Толяныча:

— А помнишь Риту, дорогой? Ай, какая была, как тебя любила! Эх…

— Почему была?

— Замуж вышла — далеко нынче живет. В Запорожье.

— Что ж сюда не взял?

— Муж — пустышка! — Он ругнулся, глядя на Толяныча замаслившимися глазами. — Эх, тебе бы все отдал — дело, связи, деньги… А этому не могу! Да ладно. Лучше я вам других покажу! Эй, женщина, веди сюда! Может, выберешь кого. — Мурзик хитро подмигнул Толянычу.

Тетя Маша вошла вместе с двумя тонкими девушками.

— Что, хороши?

— Да… — Они действительно были хороши, две самые младшие мурзиковы дочки. Черноволосые, гибкие и огненоглазые. А выпитое делало их еще привлекательнее. — А остальных, что же, уже выдал всех?

— А ты думал, тебя ждать будут, когда сподобишься объявиться? — детей у Саши было шестеро, и все девочки.

Мурзик ткнул Толяныча под ребра, мотнул головой на Крота. Толяныч посмотрел: Серега весь подобрался, казалось, сейчас выпустит когти вопреки декларированным им же самим предпочтениям по женской части.

Постепенно Толяныч почувствовал, что неотвратимо погружается в пучину веселья — пошли тосты, песни и прочие непременные атрибуты разворачивающегося застолья. Сам он спел «Седину», любимую песню Мурзика, и собирался уже попросить тетю Машу погадать, но Фантик напомнил, что пора бы Матрену покормить. Толяныч посмотрел на часы и со скрипом выбрался из-за стола, пообещав вернуться через полчаса.

Возвращался Толяныч, как на крыльях, и настроение было вполне благодушное. Алкоголь — все же отличный растворитель проблем — заставил вчерашнее окончательно отпустить, размыться, стать совсем уж нереальными. Толяныч вдыхал уже по-летнему теплый воздух и просто балдел. Сегодняшний хмель оказался не в пример прочим — легкий, радостный. Так, не хмель, а хмелек. Вот что значит начинать день шампанским. Правда крошечная заноза все ж зазудела где-то в самом уголке сознания, стоило остаться один на один с самим собой. Даже не заноза, а ранка после ее извлечения. Вернее, обнуления. Плевое дело!

«А почему бы не взглянуть на этот дом девятнадцать поближе? Клин клином вышибается.»

Необходимость окончательно убрать саднящую отметину и невесть откуда взявшийся азарт сыщика, похожий на нетерпение идущего по следу сеттера, заставили Толяныча изменить направление, и он свернул во двор дома номер девятнадцать, все еще пребывая в радушном настроении. Тут же судьба щелкнула его по носу: у крайнего подъезда обнаружился «Полтинник», и Толяныч, слегка обалделый, еще не веря в свое несчастное везение, подошел к нему вплотную. Похоже, тот самый. Цвет мокрого асфальта — это не примета конечно, но эта модель достаточно дорогая и не самая распространенная. В своем микрорайоне Толяныч до этого «Полтинников» вовсе не видел.

Захотелось немедленно дать задний ход. Честно говоря, он не то чтобы испугался, но некую жуть ощутил, тем более, что уже стемнело, а во дворе ни души. Что-то такое, сродни дурному предчувствию, давило на сердце, заставляло зыркать по сторонам. От близкого леса тянуло росой.

— Але, малый, че надо? — неожиданно послышалось сзади, и Толяныч чуть не подпрыгнул, уже ожидавший, но не готовый к такой быстрой реализации предчувствий.

Он тут же собрался и рванулся в сторону, но жесткая рука ухватила за плечо:

— Не рыпайся! — И солидная оплеуха звоном отдалась в голове. Хмель вышибло мигом, как будто его и не было. Тут уж все конкретно, но как он, гад, так подобрался тихой сапой?

Крутнувшись, Толянычу удалось вырваться — только рубашка затрещала одновременно ударив противника по глазам расслабленной рукой.

— Ах ты, сука! — И хвататель попер на него бульдозером.

«Здоров, мерзавец…» — оценил Толяныч противника и провел свою коронку — обманный замах левой, и одновременно со всей дури ногой в голень. НА! Боль отдалась от подъема аж до колена, он тут же сгреб сгибающегося челобана за куртку и дважды сильно въехал коленом в грудь, вышибая дух. Вот так! Рванул на себя, заваливаясь назад и вбок — передняя подножка, резче!!! Чтоб таблом об асфальт! И быстро вскочить! Порядок. Ну и добивающий — двумя ногами на поясницу… Хэх!

— Сюда, сюда!!! — Послышалось за спиной, и Толяныч резко обернулся, плюясь про себя, что увлекся. В его сторону по двору неслись еще два жлоба, а с крыльца им махал рукой старый знакомец — слюнтяй с безумным взглядом. Тот самый. Тьфу, чтоб тебя! Надо было еще тогда ему бубен пощупать…

Бежать было уже поздно, и Толяныч ломанулся навстречу новым противникам, нашаривая в кармане связку ключей — там брелок подходящий, вполне за кастет сойдет.

Схлестнулись.

Махаться по хорошему не приходилось ужу почти год, но форму Толяныч поддерживал. Правда почти сразу он пропустил парочку неплохих крюков, и из носа уже закапало, но это лишь придало злости. «Мастерство не пропьешь…» позлорадствовал он, когда удалось достать одного ногой в пах. Но развить успех не получилось: прямой в челюсть вышиб искры из глаз. Толяныч отскочил в сторону, тряся головой, и заскучал окончательно — начал шевелиться самый первый громила, и скоро станет совсем туго. Против троих не устоять. Оставалось сваливать, да и в голове шумело уже, словно ворона махала крыльями. Двор обрывался оврагом, а дорогу туда перекрывал лишь слюнтяй, не отличавшийся комплекцией. Обманно качнув корпусом туда-сюда, Толяныч провел-таки неплохую двойку «в бороду» одному из челобанов и услышал, как его голова стукнулась об асфальт.

Путь открыт. Теперь ты, слюнявый!

Толяныч прыгнул вперед, увернувшись от другого, пытавшегося его схватить, в три прыжка перекрыл расстояние и сходу взял слюнявого на снабаш [6] Снабашь — удар лбом в лоб или переносицу взависимости от роста противника. . Лбы с хрустом столкнулись. Слюнтяй заскулил, оседая вниз, дорога свободна, лишь остро и цепко рвануло что-то запястье, но Толяныч уже набирал ход, легко вырвавшись. Он несся вперед, почти как реактивный снаряд, и со всего маху ухнулся в овраг. Вскочил, перебежал ручей и стал карабкаться по довольно крутому склону. Сзади матерились по крайней мере трое, но у него была фора метров в пятнадцать-двадцать, когда он нырнул в уютную темноту леса.

Дыхание сбилось очень скоро, и Толяныч тормознул, выискивая не глазами — куда тут глазам-то, в ночном лесу — а последним оставшимся чувством какую-нибудь палку. Он уже прилично углубился в лес, и преследователей не было слышно. Все равно прислушался: кажись, отстали или просто не побежали. Присел сначала на корточки — коленки ослабли, и болела скула — затем повалился на спину. Прошлогодняя листва зашуршала не хуже пижамы теть Маши. Через все тело гуляли судороги, а правая рука в районе запястья подозрительно онемела, словно он долго и сильно колотил ею по бревну. Левой рукой Толяныч залез в карман и с удивлением обнаружил, что сигареты на месте. Хоть это было опасно, все же он не удержался от соблазна и неловко прикурил.