Кирилл Манаков - Хроники последнего лета

Нельзя сказать, что Наташа была полностью права относительно ощущений Рудакова. С обычной точки зрения муж ее, конечно, не чувствовал ничего. Но он даже не догадывался о нахождении в бесчувственном состоянии, а проживал совершенно реальные события, созданные силой собственного разума. Но не будем предаваться праздным рассуждениям о взаимодействии тонкой материи, коей является душа, с вполне материальным телом, а взглянем на мир с точки зрения коматозного Рудакова.

Он так и не уловил момент, когда погас свет фонаря, и исчезли вечно живые звуки ночной Москвы. Возникли темнота, тишина и странное чувство незащищенности.

— Готов? — спросил Голос.

Голос как голос. Красивый, правильный, с благородными бархатными нотками. Такой бывает у профессионального диктора. И акустика — на уровне, слышимость превосходная, эхо — нулевое.

— Готов к чему? — резонно поинтересовался Рудаков.

— К разговору.

— О чем?

Похоже, его ответы привели Голос в замешательство. Он немного помолчал и скомандовал кому-то:

— Занавес!

Рудаков хотел спросить, где он находится, но не успел: занавес раскрылся.

Рудаков стоял совершенно голый на сцене перед огромным залом, заполненным удивительной публикой. На первых рядах сидели солидные упитанные мужчины, все как один в дорогих темных костюмах с белыми рубашками и галстуками и высоких поварских колпаках. Рудакову они напомнили виденную по телевизору в научно-популярной программе культуру плесневых грибов под микроскопом. На некотором удалении расположилась персонажи иного рода — мужчины и женщины в белых халатах и мягких беретах различных окрасок. Задние ряды терялись в темноте, и, судя по всему, там располагалась публика попроще. Особенную пикантность ситуации придавал висящий над сценой портрет Мао Дзедуна.

Как ни странно, чувство неудобства или стыда даже не возникло — как будто эти люди имели право рассматривать его тело.

Все происходящее напоминало розыгрыш, когда из зала вызывается зритель-жертва, и ведущие, колоритные и безумно талантливые, начинают устраивать всяческие провокации. Если бы Рудаков хоть немного интересовался политикой, то наверняка бы отметил, что похожи они на двух очень известных сотрудников Администрации Президента — Карла Иммануиловича Гофмана и Ивана Степановича Доброго-Пролёткина.

Один — высокий, тощий, в наглухо застегнутом черном костюме. Когда он поворачивался лицом к Рудакову, то причудливая игра теней создавала иллюзию аккуратных рожек, растущих прямо над ушами.

Второй, наоборот, всячески показывал свободное отношение к одежде. Короткая белая туника позволяла лицезреть розовенькие как у поросенка ноги. За плечами от малейшего движения воздуха трепыхался коротенький плащ-мантия. Со стороны казалось — стоит ведущий, одетый то ли в банном, то ли в древнегреческом стиле на сцене и время от времени расправляет сложенные за спиной крылья.

Рудаков окрестил про себя «Тощий» и «Белый».

Тощий откашлялся, бросил на Рудакова оценивающий взгляд, постучал по микрофону и сказал:

— Прошу внимания. Сегодня мы рассматриваем кандидатуру уважаемого Артемия Андреевича Рудакова. Кворум — налицо, так что можно начинать. Аплодисменты, пожалуйста.

В зале раздались жиденькие хлопки.

— Да, да, друзья, — подхватил Белый, — сегодня нам предстоит очень занимательная беседа. Артемий Андреевич — человек неоднозначный, я бы даже сказал сложный. Так что подойти к вопросу следует с особым вниманием. Не так ли, коллега?

— Безусловно.

— Ну и славно. Я думаю, пора предоставить слово Артемию Андреевичу. Прошу вас, Артемий Андреевич!

Снова раздались аплодисменты, на этот раз куда более громкие. Очевидно, зрителям не терпелось услышать Рудакова. Сам он, будучи человеком современным, начитанным и даже просвещенным в области философии, эзотерики и разнообразных религиозных воззрений, не говоря о литературе, к определенным выводам уже пришел, но раз дают слово, то не грех сразу все расставить по своим местам.

— Скажите, пожалуйста, — спросил Рудаков, — я умер?

Вопрос не вызвал особого удивления.

— Умер? — пожал плечами Тощий. — А что вы вкладываете в это понятие?

— Как что? Жил, жил… и умер.

— Бедненькое определение. Если вы помните, месье Рене Декарт однажды сказал: «Я мыслю, значит, я существую». Вы готовы оспорить авторитет Декарта?

Рудаков, конечно же, слышал эту фразу, но не задумывался о ее авторстве. Пусть будет Декарт. А что, возможно и прав этот француз. Считать себя мертвым как-то не логично, если можешь так запросто стоять, говорить, смущаться, удивляться. Хотя как раз удивления и не было, словно все происходящее инстинктивно воспринималось реальным и естественным.

— Может быть, — осторожно сказал Рудаков, — умерло мое тело, а душа отправилась… это я и хотел спросить, куда она отправилась?

— Бинго! — радостно воскликнул Тощий. — Что называется в точку! Угадал, но, правда, с небольшим уточнением. Живехонько ваше, как вы выразились, тело. И почти невредимо. Небольшие медицинские процедуры, и будет оно скакать лучше прежнего.

— Тогда что я здесь делаю?

Тощий и Белый переглянулись.

— Да, — сказал Тощий, — это резонный вопрос.

— Резонный, — подхватил Белый, — Понимаете, раз уж вы тут оказались, мы решили провести мероприятие. Можете его рассматривать, как генеральную репетицию.

— Генеральная репетиция, значит, — задумчиво произнес Рудаков.

Он немного подумал, поднял голову и показал на портрет Мао Дзедуна.

— Подскажите, что это?

— Извините, — смущенно сказал Тощий, — это осталось от… с прошлого мероприятия. Не успели заменить. Еще раз прошу прощения от имени организаторов.

Рудаков почувствовал себя немного увереннее.

— А что вы хотите услышать?

— Вопрос не в том, что мы хотим услышать, — Белый погрозил Рудакову пальцем, а Тощий сокрушенно покачал головой, — а что вы, Артемий Андреевич можете сказать?

— Например?

— Посмотрите в зал, подумайте. Хорошо, дам небольшую подсказку. Сегодня мы будем говорить о культуре питания.

— Простите?

— А что тут удивительного? Практически во всех мировых религиях вопросам взаимоотношения человека и его пищи уделяется очень и очень большое внимание. Например, в христианстве чревоугодие считается смертным грехом. Вы, конечно, слышали об этом?

— Да… Конечно, слышал.

— Превосходно! Так что вы можете сообщить нам интересного?

Рудаков немножко поразмыслил и осторожно сказал:

— Думаю, что в вопросах еды я не совершил ничего выдающегося. Возможно, с точки зрения какой-нибудь религии я и употреблял недопустимые продукты, но в целом ничего дурного за собой припомнить не могу.