Кирилл Манаков - Хроники последнего лета

Эти слова почему-то страшно расстроили Белого, зато явно порадовали Тощего. И это было плохо, поскольку именно Белый вызывал больше симпатий.

— По-видимому, Артемий Андреевич относится к категории людей, считающих, что каждому воздастся по вере его. Так, Артемий Андреевич? — вкрадчиво спросил Тощий.

Рудаков секунду помедлил и согласился. Наверное, именно эта формула наиболее точно описывала его мысли.

— Вы вольны верить во что угодно. Сформулирую по-другому: с точки зрения внутренних убеждений, считаете ли вы себя чистым и беспорочным по отношению к употреблению пищи?

Против ожиданий, перед мысленным взором Рудакова не развернулась картина его жизни, поэтому припомнить все свои трапезы, и тем более дать им оценку было весьма затруднительно.

— Отвечу честно… — начал Рудаков.

— А здесь только так, — перебил его Тощий, — по-другому не получится.

— Разумеется… Знаете, мне трудно судить о нормах морали в этой области, но я твердо считаю себя хорошим человеком. Возможно, иногда допускающим ошибки, но хорошим.

В зале воцарилась мертвая тишина. Рудаков беспокойно посмотрел на ведущих: неужели сказал что-то не то?

— Да, — язвительно сказал Тощий, — типичная картина. Не правда ли, коллега?

— Вынужден согласиться, — вздохнул Белый и обратился к Рудакову, — если бы вы знали, уважаемый Артемий Андреевич, сколько раз нам приходилось на этом самом месте слышать эту самую фразу.

— А стоит копнуть, — подхватил Тощий, — наталкиваешься на такое…

Он сморщился и затряс головой, словно действительно увидел нечто очень неприятное.

— Не думаю, что все настолько безнадежно, — заявил осмелевший Рудаков.

Ведущие переглянулись.

— Если вы так считаете, то позвольте напомнить, — Тощий выудил из внутреннего кармана толстенный блокнот в потрепанной обложке, — некоторые, так сказать, фактики из вашей биографии…

Он пролистал несколько страниц, что-то внимательно прочитал и торжествующе поднял блокнот над головой.

— Вот! Прощу обратить внимание. Только что Артемий Андреевич рассказывал нам о своей безгреховности. Так извольте послушать!

Рудаков сжался, с трепетом ожидая оглашения неких ужасных подробностей из своей жизни. А Тощий тем временем раздобыл где-то очки, и начал с выражением зачитывать:

— В возрасте четырех лет, двух месяцев и двенадцати дней — я опускаю часы, минуты и секунды — упомянутый Артемий Андреевич, пользуясь отсутствием контроля со стороны родителей, пробрался на кухню, незаконно открыл банку клубничного варенья и съел двести пятьдесят четыре грамма, пользуясь исключительно руками.

Тощий оторвался от чтения и окинул зал орлиным взором.

— Скажу своими словами. Упомянутый малолетний преступник попросту залезал в варенье рукой, а потом ее облизывал!

По залу пробежал громкий ропот. Мужчины в первых рядах переглядывались, словно не веря своим ушам.

— Итак, любезнейший, что вы можете на это сказать?

Вместо Рудакова ответил Белый, он взвился в порыве благородного негодования:

— Протестую! Артемий Андреевич находился в столь юном возрасте, что не мог полностью осознавать преступность своих деяний.

Ропот затих, а Тощий неожиданно согласился:

— Хорошо. Хотя я противник того, чтобы рассматривать юный возраст в качестве смягчающего обстоятельства, но готов принять ваши возражения. И заодно показать еще кое-что интересное.

Он снова пролистал блокнот и, найдя нужное место, обратился к залу:

— Минуточку внимания! Как вам понравится такая история: в возрасте девятнадцати лет, шести месяцев и двух дней, то есть, полностью осознавая свои действия, Артемий Андреевич в студенческой столовой съел порцию тефтель в сметанном соусе, запив пивом «Жигулевское». Я даже не упоминаю о составе этих тефтель, достаточно сказать, что дома молодого человека ждал законный приготовленный мамой ужин, включающий, между прочим, пирог с капустой и овощной салат!

На этот раз ропот был куда громче. Некоторые зрители вставали и возмущенно кричали. Такое серьезное обвинение смутило даже Белого. Он с укоризной посмотрел на Рудакова, но быстро справился с эмоциями и заявил:

— Я понимаю, что все это звучит серьезно. Но в деле имеются другие обстоятельства. Во-первых, рядом с Артемием Андреевичем находилась некая особа женского пола, имеющая ярко выраженные вторичные половые признаки. В результате, концентрация тестостерона в организме моего подзащитного в две целых четыре десятых раза превысила норму. Соответственно образовался дефицит калорий, вызвавший острейшее чувство голода, а путь домой до законного маминого ужина занимал один час двадцать две минуты. Только представьте, сколько времени ему пришлось бы испытывать физические страдания! Так что я возьму на себя смелость квалифицировать происшествие как проступок, совершенный под воздействием чрезвычайных обстоятельств.

Речь произвела сильное впечатление. Публика успокоилась, и возмущенные крики сменились тихим ропотом.

— Значит, — язвительно заявил Тощий, — мой оппонент серьезно полагает, что развращенность и аморальное поведение могут служить смягчающим обстоятельством? Ладно, я не буду спорить, оставим это на совести противной стороны. Я просто сообщу всего лишь один факт, который полностью перевернет впечатление об этом человеке. Смотрите же!

И он поднял над головой прозрачный пластиковый пакет с небольшим розово-коричневым предметом внутри.

— Узнаете?!

Рудаков даже отшатнулся от напора, исходившего из фигуры тощего ведущего:

— Н-н-нет…

— Не удивительно! Вы просто боитесь это узнать! Знайте же, — Тощий, потрясая пакетом, обратился к залу, — что перед вами точная копия сосиски в тексте, купленной и съеденной Артемием Андреевичем у входа в метро Таганская в возрасте тридцати одного года, одного месяца и двадцати двух дней!

Зал взорвался. Это уже не были крики отдельных людей, а ураган праведного гнева. Звуковая волна швырнула Рудакова на паркетный пол с такой силой, что перед глазами расцвели яркие радужные круги. Приподнявшись, он увидел, что на сцену лезут разъяренные повара, на ходу превращающиеся в мерзких скользких тварей. Ужаса не было, только спокойная обреченность. Вот и все…

И вот, в тот момент, когда твари почти дотянулись бородавчатыми лапами до Рудакова, в его ушах зазвучал на удивление мягкий и спокойный голос Белого.

«Учись понимать язык сфер. А сейчас тебя спасет инъекция адреналина».

Свет в зале погас. Рудаков почувствовал, что летит в пропасть, дыхание перехватило, а желудок подкатил к горлу.

Полет завершился мягким ударом и слабостью, захватившей все тело подобно эластичным путам. Темнота расступилась, проявляя размытое изображение. Рудаков сделал усилие, напрягая зрение, и смог, наконец, разглядеть склонившуюся над ним Наташу и доктора в белом халате и со шприцем в руках.