Елена Гладышева - Проклятье на последнем вздохе или Underground

Стоя у калитки, Анна долго смотрела сквозь плотную пелену непрекращающегося дождя в след удалявшемуся Олегу. Вроде, похож он на Бориса. И волосы он постоянно заглаживает назад всей пятернёй, как и отец, когда волнуется. Да и глаза такие как у Бориса — серые, холодные, не добрые.

— Храни тебя, Господь, — перекрестила она Олега и пошла в дом, стряхивая сырость со своего плаща.

— Вот и брат у тебя нашёлся. Устроится, может, напишет, — вслух рассуждала Анна, убирая за Олегом со стола. — Хотя, если характером пошёл в отца, то вряд ли.

— Не напишет, вот смотри, — Рита подала матери оторванную часть фотографии, на которой осталась Анна с маленькой Ритой на руках. — Нужны мы ему. И когда только успел?

— Да ладно, Рит, не обижайся. Олег ведь наверно думает, что это он из — за нас он без отца рос, — успокаивала сама себя Анна. — А нам кого винить? Пусть хоть у него хорошая память об отце будет. Он мужчина, ему свою семью придётся создавать, а для этого лишняя злоба в душе ни к чему.

— Ох и сердобольная ты моя, всех тебе жалко, — Рита как в детстве обняла мать. — Нас бы кто пожалел!

В большой комнате монотонно зажигался и гас свет. Это сидящий в кресле Альберт бессознательно мучил выключатель торшера. Он отрешённо смотрел на искусственное пламя электрокамина, отражавшееся на стеклянной крышке журнального столика, в стакане и в начатой бутылке. Резкий запах «Виски», напоминавший русскую самогонку, перебивал аромат лимона.

Лицо Альберта пугающе застыло и напоминало восковую фигуру из музея мадам Тюссо. И пыльные ботинки, не оставленные им как обычно в прихожей, были не свойственны этой комнате.

— Что — то случилось? — осторожно спросила Рита, присаживаясь на подлокотник кресла.

— Жанна умерла, — медленно проговорил каждую букву Альберт. — Звонила её мать, просила у меня денег, что бы съездить в Узбекистан.

— Ты дал? — поинтересовалась Рита, ни секунды не сомневаясь в его ответе.

— Дал, конечно. Хотя не понимаю: зачем она туда поедет? — Альберт говорил, ставя ударение на каждом слове так, словно печатал их на печатной машинке.

Рита удивлённо приподняла брови.

— Ей сообщили о смерти Жанны уже после её похорон. А детей к себе в Самарканд забрала старшая сестра Рустама, — Альберт снова наполнил опустевший стакан.

Во время рассказа ни один мускул не дрогнул на его лице. И это пугало. Видно горе тяжёлым камнем легло прямо на его сердце.

— И дорогие чудо — лекарства не помогли, — вспомнила Рита.

— Ещё Шекспир сказал, что разбойник требует у жертвы кошелёк или жизнь, а сердобольный врач отнимает кошелёк, а потом жизнь, — сильно занервничав, Альберт попытался закурить и обжёг, резко взметнувшимся пламенем зажигалки, трясущуюся руку.

— Все мы смертны, да и болезни бывают неизлечимыми, — сказала Рита первое, что пришло ей в голову.

Ей не слишком приятна была такая грусть Альберта. В конце, концов, Жанна ему даже не жена, что бы так о ней горько убиваться!

— Да, конечно. Но согласись, что страшно осознавать то, что был человек, жил, что — то делал и вдруг его нет и больше не будет никогда! Понимаешь — никогда! — Альберт опять щелкнул выключателем, погасив лампу в торшере.

Из его груди вырвался очень искренний грустный вздох. Он действительно сильно переживал.

— Таков закон природы! — Рита встала и включила люстру.

— В природе всё не совсем так. Вот — дерево. Осенью листья с него облетели. Вроде бы как оно умерло, а весной — опять зазеленело. — В голосе Альберта прозвучала слабая нотка надежды.

— Был такой американский пророк Эдгар Кейси. Он пророчествовал во сне, в который вводил себя сам. И, заметь, ни разу в предсказаниях не ошибся.

Так он напророчил дату начала первой мировой войны. Предсказал, что в результате неё исчезнут четыре империи. Потом предсказал начало и конец второй мировой войны, даты двух сильных землетрясений на Аляске, а в шестьдесят восьмом году — выход в океане возле Багамских островов остатков Атлантиды. И всё сбылось.

А в конце жизни он сильно заболел и себе предсказал двоякий конец: год, число и даже время исцеления или смерти. В этот день и час он умер.

А может он прав и абсолютной смерти нет, а есть переход души в другое состояние? Как ты думаешь, это возможно?

— Звучит обнадёживающе, — отозвалась Рите, хотя ей хотелось прекратить этот бессмысленный разговор.

За всё время их знакомства Рита привыкла видеть в меркантильном Альберте оптимистичного материалиста и сейчас его разговоры о бессмертной душе её немного коробили.

Ну что же, может ему так легче? Или Рита не понимала его потому, что ей самой ещё не приходилось терять близкого человека.

Рита встряхнула свой мокрый японский зонт, сразу же ставший предметом зависти у покупателей, столпившихся в дверях ГУМа и не решавшихся выйти под сильный дождь. А, когда она сложила зонт втрое, то тут же навлекла на себя их откровенную злость. Ведь такие зонты в свободной продаже не появлялись.

Рита прошла мимо нескольких отделов магазина. Везде, за неимением ничего лучшего, за всяким ширпотребом стояли огромные очереди, но при этом все начальники и люди, имевшие в торговле блат, носили добротные импортные вещи.

— Не была я здесь сто лет и делать тут нечего, — подумала Рита, протискиваясь мимо отдела кожгалантереи, где было настоящее столпотворение: наверно выбросили в продажу немого дефицита.

Здесь стоял такой резкий запах, что Рита поспешила пройти мимо.

Она помнила, как в последнее её посещение ГУМа прямо в очереди за зимними шапками умер пенсионер. Наверно сердце не выдержало духоты и давки.

Рита искала отдел в котором торговали тюлью. Мама просила купить недорогие шторы. Старые, которые висели у неё на окнах после нескольких стирок сели так, что стали похожи на подзор для кровати.

Проходя мимо фонтана — глотка свежести, Рита немого оттаяла душой. Ей вдруг вспомнилась Нина и их мечты познакомиться здесь со своей второй половинкой. Какие же они тогда были дети!

— Милёхина! — вдруг услышала Рита знакомый голос и не поверила своим ушам, а потом и глазам.

Навстречу ей, с надкусанным мороженным в руке шла сильно располневшая, похожая на колобок на тонких ножках, с химической завивкой на коротких волосах, живая, самая настоящая Нина. От такой приятной неожиданности у Риты навернулись слёзы.

— Ниночка, ты? Как я тебе рада, — бормотала она, с трудом подбирая подходящие под её настроение слова.

Нина тоже была растрогана. Лишь развёрнутое мороженное помешало ей заключить подружку в объятья.

— Ну, ты как? Техникум закончила? — скороговоркой спрашивала Нина, боясь, что Рита ускользнёт, потому, что наверняка спешит.