Вадим Волобуев - Благую весть принёс я вам

- Так что же, правда изменяет? - проговорила Искра сквозь слёзы.

- А кто ему запретит?

Сиян злорадствовал. Хоть таким способом, но отомстит вождю.

- Что творится-то вокруг - не видишь разве? - продолжал он. - Крамола крамолу ведёт, прежний грех нынче за благо почитается. А главный греховодник - он, Головня. Неужто, думаешь, устоял бы, когда соблазны в глаза так и лезут? Да он же сам эти соблазны и творит. Людей приневолил, свободы лишил. Сегодня - Рычаговых, а завтра - нас. Все будем в его узде ходить, а он нас плёткой станет погонять да посмеиваться. Собрание отчего не проводится? Молчишь, не знаешь? И девки эти... Гляди, ещё родит какая от него, и будет ему наследник. А ты останешься одна со своими слезами.

Искра не выдержала, завыла безутешно, а Сиян всплеснул толстыми руками.

- Тут не рыдать надо, а делу помогать. А дело у тебя одно: родить ему сына. Иначе выгонит тебя из жилища и другую жену найдёт. И тогда нам всем пропадать - заклюют за прежнюю честь. Не пощадят. Так-то вот.

Дверь со скрипом распахнулась, и внутрь, впустив облако морозного пара, ступила старшая жена Сияна. Спросила:

- Ты чего девок выгнал? - Заметила Искру и протянула понимающе: - Ааа...

От неё пахло сеном и навозом. Рукавицы были заляпаны коровьей слюной.

- Как там вождь поживает? - сказала мачеха, скидывая колпак и проходя по левой (женской) половине избы к очагу.

Искра не ответила. Только замотала головой и, утирая мокрый нос, со всхлипом выскочила наружу.

Вскоре в общину, ко всеобщему изумлению, заявились чёрные пришельцы - пяток безволосых гололицых людей, облачённых в вывернутые кожей наружу меховики и пышные лисьи колпаки. У каждого за спиной болталась на ремне тонкая железная трубка с деревянным наконечником в виде рыбьего хвоста, с металлическими крючочками, торчавшими вверх и вниз из середины трубки.

Люди, побросав все дела, сбежались смотреть на гостей. Лучина горделиво задирал нос, клал руки на старый выцветший пояс (подарок покойного родителя), приосанивался, важничая.

Головня вышел им навстречу с копьём на плече, шею увешал оберегами. На всякий случай и прочим мужикам велел вооружиться. Пока пришельцы пересекали речную долину, огибая заросли тальника, общинники успели хорошенько рассмотреть их упряжки. Каждую тащили по две лошадки - рослые, тонконогие, совсем непохожие на местных. Таким впору не в упряжке бежать, а на лугу красоваться. У Артамоновых вообще было не в обычае запрягать лошадей. Лошадь - животное благородное, ей лямку тянуть негоже, а если уж так невмоготу проехаться в санях, будь добр запрягай быков или, на худой конец, собак, как это делают Павлуцкие.

Сама упряжь тоже была странная - не ременная, а деревянная, с высокой дугой над лошадиными шеями, с двумя шестами по бокам. Сани были широкие, с буграми меховых жилищ и с коптящими трубами над крышами - точь-в-точь как их описывал Пламяслав. Настоящий дом на полозьях. По ним-то гостей и опознали: самих пришельцев ещё не видели, те прятались внутри жилищ. Лишь когда приблизились, общинники разглядели возниц, прислонившихся спинами к передвижным домам. Они-то и правили упряжками, держа поводья.

В тревожном предчувствии сжались сердца. Шутка ли - демоны полуденных стран лично пожаловали к Артамоновым. Казалось, сам Лёд тянул чёрное щупальце через ледяную равнину, гнал тёмный морок на общину. Гудели голоса родичей:

- Жидко едут, с оттягом...

- Лошади не наши, не косматые...

- Должно, за Рычаговых просить едут. Те им в ножки кланялись...

- Сейчас Головня с ними потолкует...

Все взоры, все надежды обратились на Головню. Только он мог оборонить от страшных созданий, защитить перед бесами.

Вождь стоял насупленный, слабо подрагивал левым веком. Сам не верил, что через мгновение будет говорить с жуткими созданиями полуденного края, о которых столько слышал, но никогда не видел. Ещё вчера они казались чем-то потусторонним, неосязаемым, а сегодня прибыли в общину, чтобы потолковать с ним, вождём общины Артамоновых. Как тут не оробеть? И Головня, злясь на себя, в самом деле чувствовал робость. Предательская слабость подкашивала ноги, заставляла часто биться сердце. "О великая Наука, не дай опростоволоситься! Наполни мощью руки мои и ноги мои, вложи верные слова в уста мои, пошли удачные мысли голове моей". Он поднял лицо, точно хотел высмотреть где-то в небесах лик великой богини, прикрыл веки, постоял так некоторое время, а когда снова открыл глаза, случайно упёрся взглядом в три черепа на шестах, воткнутых посреди площадки для собраний. Водрузили их сюда относительно недавно - высохшие волосы ещё не успели выпасть, и по этим волосам очень легко было догадаться, что левый череп принадлежал Светозару, правый - Ярке, а средний - Отцу Огневику. Головня смотрел на них и вспоминал день своего торжества, когда он расквитался с семьёй Отца за все обиды. Сила Науки направляла его карающую длань. Поможет ли она ему сегодня?

Три упряжки медленно поднимались по склону, подъезжая со стороны мужского жилища. Люди уже могли разглядеть лица возниц. Тонконогие лошади, разведя морды в разные стороны, бойко взбивали снег.

Сполох прошептал на ухо Головне:

- Может, лучников выставить? На всякий случай.

Головня кивнул.

- Да, размести их за срубами. Пусть держат на прицеле. Без моего приказа не стрелять.

Сани приближались. Они надвигались на общинников словно неведомые чудовища: с растопыренными лапами полозьев, с мохнатыми горбами жилищ, с безголовыми шеями закопчённых труб. Казалось, не лошади тащили эти передвижные дома, а они сами мчались по снегу, преследуя лошадей.

- Н-не наше д-дерево, - заикаясь от страха, промолвил стоявший рядом Жар-Косторез. - Тёмное... обмазанное...

Сани-жилища поднялись на холм и заскользили по опушке леса. Краем глаза Головня наблюдал за лучниками, которые быстро окружали площадку для собраний, хоронясь за оградами загонов, за стенами изб и хлевов. Головня обернулся к сгрудившимся за его спиной бабами, крикнул он:

- Живо все по домам. И ребятню заберите.

Бабы кинулись кто куда, потащили за собой упирающихся детей. Скоро подле шестов с черепами остались только Головня, Лучина и Жар-Косторез.

Сани уже миновали мужское жилище и, обогнув прежний дом Отца Огневика, по цепочке въезжали на опустевшую площадку для собраний.

- Лошадей-то ихних будем кормить? - буркнул вдруг Лучина.

- Послушаем, что скажут.

Обычай велел иное, но Головня не собирался стелиться перед какими-то бесами.

Сани остановились, возницы (белолицые, длинноволосые) подскочили к лошадям, взяли их под уздцы, принялись стирать рукавицами наледь с шей.

- П-помочь бы надо, - робко произнёс Жар, дёрнувшись вперёд.

- Стоять, - тихо приказал Головня.