Вадим Волобуев - Благую весть принёс я вам

Ликующий крик воинов раскатился над спрятавшимся в суходоле стойбищем, ударился о твёрдое, в морщинах, небо и утонул в шуме волнуемых ветром крон. Разбежавшиеся из становища собаки брехали на непрошеных гостей из зарослей полыни и мёд-травы. Неостановимым гнетущим гулом висел над согнанным людом бабий вой.

- Лучина, Сполох, Хворост, свяжите этих недоносков по пять, - приказывал вождь. - И разузнайте, где табун. А ты, Жар, возьми эту башку и укрась её как-нибудь, чтобы издали было видно. Хочу, чтобы её несли впереди обоза.

Костреца погребли в суходоле, возле самой опушки. Опустили в глубокую яму, завалили землёй, а сверху воткнули нож и положили седло - особое, Артамоновское, с высокой лукой. Так повелел Головня - дабы каждый видал, кто здесь похоронен. В прежние времена старики сами уходили в тайгу умирать, а если смерть настигала внезапно, то хоронили просто, без изысков: закапывали землёй, сверху кидали камни, чтоб покойник не вылез из могилы, жаждая человечьей крови, да ещё выстилали еловыми ветками путь от ямы до жилища, чтоб, если всё же выберется, исколол ноги, идучи к живым. Яроокая, вдова Костреца, закидывалась плачем, обнимая свеженасыпанный бугор, глухо причитала, елозя лицом по сухим глинистым комьям, скребла пальцами по могиле, словно хотела откопать мужа. Всё простила ему сейчас - и небрежение, и обиды, и тяжёлую руку. Головня подступил к ней, поцеловал в белесую макушку, бережно взял под руки.

- Ты среди вдов наисчастливейшая: муж твой первым погиб за Науку. Отныне будет нам проводником в том мире. Помни: умерло тело, но не душа.

Бабы увели её в становище, а Головня взобрался на бугор и обратился к стоявшим вокруг людям с речью.

- Нет высшей чести, чем погибнуть в бою против служителей зла. Каждый да стремится к этому! Таких отличает богиня, а имена их у всех на устах, и память о них вовек не развеется среди живущих. Покуда жив последний приверженец Науки, им будут приносить требы и молиться, как духам добра и света. Можно ли желать большего? Поклянёмся же братья, что отомстим мерзавцам за смерть нашего товарища.

- Клянёмся, - выдохнули воины.

- Поклянёмся, что будем биться за нашу веру и нашу землю, покуда не изгоним последнего негодяя из лесного края.

- Клянёмся!

- Именем Науки поклянитесь до конца дней своих ходить под рукой избранников Божиих, кои поставлены гласить слово богини! Клянитесь не отклоняться от стезей, указанных вам богиней, и не слушать прельстителей, злоумышляющих на веру вашу и вождя вашего.

- Клянёмся!

Короткое, лающее слово, вырываясь из многих глоток, гремело в лощине, а наверху, под известковой кромкой неба кружил огромный бронзовоперый орёл со светло-рыжим подбрюшьем - святая птица, вестник удачи. Точно сама Наука явилась послушать клятву своих детей. И люди, заметив её, воспряли духом, чуя себя спрятанными под крылом богини. И лишь русовласая вдова Костреца продолжала рыдать, вырываясь из рук уводивших её.

Тем же вечером Головня собрал помощников в жилище местного Отца. Сказал:

- Каждому из вас дарю по десятку лошадей из здешнего табуна. И трёх невольников, каких сами выберете.

- Слава вождю! - восторженно просипел Хворост, преданно выкатив водянистые зенки.

И остальные откликнулись:

- Слава!

В жилище было непривычно светло: проёмы окон прикрывали не рыбьи пузыри и не слюда, а скреплённые берестяной оправой кусочки бесцветного сухого льда, сродни тому, который изредка находят в мёртвых местах. Труба над очагом была заключена не в тальниковые прутья, а в деревянные рамы - одна наверху, под крышей, и другая внизу, над самым челом камелька. Богато жили Ильины, что и говорить.

Прислуживали победителям две девки - внучки Отца. Их мать, которую тоже хотели понудить к этому, хищно расхохоталась и плюнула захватчикам в лицо, проклянув их всех до пятого колена. Пришлось оставить гордячку, дав ей по наглой роже. Зато девки, худенькие, дрожащие, противиться не посмели, хоть мать и метала громы и молнии, заклиная их умереть, а не склониться перед вероотступниками.

- Мужиков на покос отправлю, - рассуждал вождь. - Баб - на хозяйство. Наши пускай детей рожают. Воины нужны... Что эти говорят? Давно у них пришельцы обретались? Не заглядывал ли сюда Огонёк, стервец такой?

Лучина, жуя былинку, бодро доложил:

- Огонька не встречали. А пришельцы заявились по весне, как реки вскрылись. Два пятка их явилось. Пушнину собирают. Не для себя - для обмена. У них там в горячей земле, слышно, она хорошо идёт - свой-то зверь весь короткошёрстный, меховик из него не сделаешь. Вот и лезут к нам. Оставили тут троих присматривать за Ильиными, а прочие все на запад пошли, к Великой реке. Обещали к зиме вернуться, а потом уж вострить лыжи к себе. Там у них, вроде, сидит великий вождь, всей бесснежной земли повелитель, он их сюда засылает, чтобы с каждого лесовика брали по две шкурки за зиму.

- Смехота! - вырвалось у Жара.

Головня зачерпнул горсть ежевики из расписной глиняной тарелки и в ярости швырнул в него.

- Смехота? - повторил он. - Слуги зла топчут нашу святую землю, а тебе смехота? Может, смерть Костреца тебе тоже смехота? Не в шкурках дело, а в том, чьи боги победят. Сегодня пришельцы с нас две шкурки берут, а завтра с людей драть шкуру начнут. Невдомёк тебе это? Или всё равно кому служить, лишь бы мог фигурки свои вырезать? То-то, гляжу, Отца Огневика так легко предал...

Жар, несчастный, пожелтевший от страха, пытался что-то лепетать, но вместо слов получались одни звуки и междометия: "Я... н-ни... прох-хсти... н-никохда...". Тощие щёки его под мягкой, как юношеский пух, щетиной обвисли точно у старого филина, в горле клокотало и булькало. Он судорожно сглатывал, словно пытался затолкнуть в себя прущий наружу страх, и непроизвольно выставлял вперёд ладони, защищаясь от словесного нападения вождя.

Наконец, Головне и самому стало противно полоскать несчастного. Он поднял с блюда зажаренное крыло тетерева, принялся остервенело рвать его зубами, а Жар не сводил с него остановившегося, полного ужаса взгляда.

- Мне нужен один живой пришелец, - сказал Головня, сплёвывая кости. - Хотя бы один. Чтобы научил нас своим заклятьям и обращению с громовыми палками. А ещё нужен Огонёк - живой или мёртвый.

- Я понял тебя, - бескровными губами произнёс Лучина.

Жар молчал, заворожённо следя за работой цепких, острых зубов вождя, рвущих поджаристую, сладко хрустящую плоть. Мерещилось ему, что не крыло тетерева рвал сейчас Головня, а душу его, как души всех живущих в общине: раздирал в клочки, перемалывал резцами и, глотая, обсасывал свои жирные переливающиеся пальцы.

Из одеревенелой мути плыл низкий режущий голос:

- Изваяние нужно. Как избегнуть чёрной ворожбы? Камень нужен. Умельцы. Слышал, на Тихой реке каменоломни были. От древних остались. В дне пути от мёртвого места. Рядом с большой водой. Туда надо идти. Там стан разобьём.