Авторов Коллектив - Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА I

Доктор и не заметил, что проговорился. Вышел из секретной комнатушки, очки протирает. «А Майор, гаденыш, отправил кляузу в Лохариат. Требует тебя в яму кинуть. На пару месяцев. Никаких проблем».

«И ты ему позволишь?»

«Против Лохариата не попрешь. Ну, не грусти, пушистик. Я тебе туда еду приносить буду. А ночью как-нибудь, может, и спущусь к тебе, а? Похулиганим».

Пошутил, называется. Шуточки у него. Да я там, в яме, струпьями покроюсь, коростами, вшами.

Это ужасно.

Доктор опять потащился по своим бесконечным делам. Теперь жди его только после обеда. Мысль о яме не давала мне покоя. Я очень ярко видел свое несчастное будущее. Выйду оттуда уродом, инвалидом. После месяца ямы в медсанчасти – отдельно от меня, в изоляторе – отлеживался Фашист, его наказали за порчу приборов в подводной капсуле. Фашист заболел чесоткой, все тело было в язвах, кровавых расчесах. Нет, я такого не переживу.

Ворочая в уме отчаянные мысли, я не сразу расслышал осторожный стук, кто-то скребся в окно. Лох милосердный! Снаружи маячил Котенок. Тот самый, кто саданул меня по голове и убил Капитана-1, собственной персоной. Жестами показал, чтобы я открыл окно.

Он быстро влез в палату, и мы обнялись. Как ни в чем не бывало. «Ты это… – негромко сказал Котенок, – прости, что стукнул тебя. Сам понимаешь, иначе мне из лагеря не выбраться».

«Не выбраться! – передразнил я. – Да мне Доктор велел тебя выпустить в „самоволку“. Только я, дурак, с тобой пообщаться решил».

«Доктор знал, что я сбегу? – изумился Котенок. – Не может быть! Откуда?».

«Доктор много чего знает. Сегодня вот обмолвился, что лагерь-то наш – на острове. Ты как? Говорят, успел уже человека ухлопать».

«Ухлопал. Иначе бы меня вся наша дружная банда мучеников ухлопала. И про остров сам уже дошел, своей головой. Точнее, ногами. Плохо все. Если не выберусь с острова, затравят меня».

«Скорее всего, тем и кончится. А ко мне чего явился? И, главное, как? Я тебе ничем не помогу. Меня самого Майор грозит в яму бросить».

Котенок помолчал, сел на мою кровать, потом откинулся и несколько минут блаженно лежал, закрыв глаза.

«Я за тобой явился, – просто сказал он. – Пошли на свободу вместе. У меня одного шансов почти никаких. А вдвоем справимся. Я кое-что придумал».

Целый калейдоскоп замелькал в моей бедной голове. Слишком много сюрпризов за неполные сутки. Не нашелся, что и ответить.

«Доктор не вечно сможет тебя спасать. Войну пока никто не отменил. И яму Майор тебе как пить дать выхлопочет. Думай. Времени мало. Буду ждать тебя ночью у заброшенного маяка, там, за „колючкой“. Бери с собой самое необходимое. Достанешь оружие – бери обязательно и его. Выйдешь на волю тем же путем, каким я сюда пришел».

И Котенок рассказал мне, как выйти на волю.

Я закрыл за ним окно и долго глядел на море.

Все вокруг называли его морем, но названия мы не знали, и знать его нам было не положено. Мне больше нравилось называть это огромное, смирное чудовище океаном. Чудилось, что его близким побережьем завершается все обжитое, привычное, разведанное. А за его водами нет более ничего, океан – край света, край жизни, упругая вечность, которая может обнять и обласкать наши тельца, а может и задушить, утопить в бездонной пучине.

Океан был бесконечным и серым, как моя жизнь. Он был глубоким и бессильным, как любовь Доктора. Он был угрожающим, огромным и бездушным, как война, которая управляла всем и всеми вокруг, без изъятия. «От себя не уплывешь», – сказал мне океан. Мне хотелось ему возразить, но совсем не было воли.

«Ты вот что: сдай Котенка с потрохами Доктору, иди Майору, иди Полковнику – и спасешься если не от войны, то от ямы. От себя не уплывешь, а от судьбы – можно», – прошелестел океан прямо мне в ухо.

В какую сторону плыть, вот в чем вопрос.

Меня тянуло поговорить с Красавчиком, но проклятая служба отняла кучу времени. Плюс все эти события последних часов. Я едва успел ночью обработать ранку на его голове, уложил пушистика спать. А дальше, до обеда, все у меня было расписано чуть не по минутам.

Но даже те несколько фраз, которыми мы обменялись за это время, – они обеспокоили меня. Что-то было не так. Красавчик был внимателен, но холоден и рассеян. И у меня в груди разлилась тревога. Я всегда ругал себя за излишнюю мнительность, мне часто кажется, что люди скрытны, себе на уме, настроены против меня. Особенно больно, когда в этом подозреваешь тех, кто дорог.

С того момента, как Красавчик вернулся в медсанчасть, между нами, неизвестно отчего, возникло отчуждение. Ну я сразу признался ему, что виноват. А что в ответ? Я-то ждал, что Красавчик бросится мне на шею, прижмется ко мне своим прекрасным тельцем, успокоит меня прощением. Ничего подобного. Он как будто жил чем-то совершенно другим. Моя вина, мои терзания – он их видел, но не откликался на них. И это добавляло терзаний.

После обеда, наконец, я примчался к нему. На языке вертелись горячие, обжигающие слова, и больше всего в жизни мне хотелось, чтобы Красавчик стал прежним – доверчивым, стеснительным, любящим, слабым. Он сидел на кровати, смотрел DVD, – свои любимые детские мультики, – и был несколько бледен. Я измерил его температуру, давление – все в норме. Уговорил пойти ко мне в кабинет, выпить чаю, у меня для этого был оборудован уголок – пара кресел и столик.

«Что с тобой? – печально спросил я. – Ты сам не свой. Молчишь, как чужой».

«Немного болит голова».

«И все? На меня не дуешься, точно?»

«Точно».

Он смотрел куда-то сквозь меня. Он не думал обо мне. Я обозлился и принялся яростно размешивать сахар в стакане с чаем.

«Скажи, – вдруг спросил Красавчик, – а что там, за морем? Что за земля?».

«Это тайна. Если я ее тебе открою, меня могут расстрелять. Никаких проблем. А почему тебя это интересует?»

Красавчик помолчал, откинувшись в кресле.

«Мне надоело здесь, – нехотя произнес он. – Мне надоели косые взгляды, сплетни. Надоело быть как на привязи. Надоело быть собой. Я думаю, что где-то есть места, где все по-другому. Другая жизнь».

«И другая любовь?», – горько уточнил я. Красавчик будто не услышал, это у него стало хорошо получаться.

«Здесь я будто бы каждую минуту оправдываюсь, что я такой, какой есть. Все время чувствую, что я здесь случайно. И все здесь случайно, от безысходности».

Я задохнулся.

«Ты хочешь бросить меня, да?»

«Нет, папочка, – мягко ответил Красавчик, он иногда называл меня так, – это ты меня можешь бросить. А я не могу. Потому что не выживу без тебя, ты же знаешь».

Он не был расположен разговаривать дальше, и я отправил его отдыхать. Внутри все переворачивалось, и во рту не проходил горький привкус. Мне хотелось бежать к нему, рыдать, стоя перед ним на коленях, обнимать его, вдыхать сладкий запах его волос. Через минуту я готов был бить его, рвать в клочья. Я хотел, чтобы он оставался моим. И я не понимал, как этого добиться.