Виталий Вавикин - Две жизни для одной мечты

«Господи, неужели я действительно сделала нечто подобное?»

Она встала на ноги, села, снова встала и снова села.

«А что если это был мираж? Видение? Что если в мастерской меня ждет всего лишь незаконченный холст, на котором люди видят войну и противостояние, а не гармонию и умиротворение?»

Микела выкурила сигарету в надежде успокоиться.

«Что толку гадать?! От ожидания полотно не изменится. Нужно войти и посмотреть. Войти и узнать. Войти и…»

Она распахнула дверь и подошла к мольберту. Белокурая женщина из шестидесятых годов. Женщина, которая очаровала и свела с ума Хатча Пирса. Сейчас она была здесь. На холсте. Поверх пейзажа купающейся в лучах заката дамбы.

– Нет. Только не ты. Не здесь! – зашептала Микела, ища жидкость для смывки краски. – Ты не смеешь! Не можешь!

Рисунок расплылся, закапал на пол радугой цветов.

– Это мой шедевр! – Микела надеялась увидеть за смываемым слоем картину, которую видела прежде. Картину жизни, бытия, вечности. – Ты не можешь забрать это у меня! – шипела она изображению исчезающей белокурой женщины. – Не можешь забрать у мира, у человечества! – сердце замерло. Микела увидела прежний рисунок. Тень рисунка. Мгновение былого шедевра. – Ты сука! – закричала она на мелькнувший в последний раз женский лик, на котором появилась улыбка. В последнем Микела могла поклясться. Но что это значило теперь? Когда шедевр превратился в лужу смешавшихся под мольбертом красок. Когда от былого очарования остался лишь корявый набросок на сером хосте.

Микела развернулась и молча поплелась прочь, в гостиную. Туда, где есть сигареты и пиво. Туда, где есть средство заглушить боль, которую на самом деле заглушить невозможно. Микела тихо всхлипнула, повалилась на диван и, забравшись под плед с головой, закрыла глаза. Ей не снилось снов, а если и снились, то она их не запомнила. Ночь показалась долгой и спокойной, а утро теплым и желанным.

– Как ты вошел? – спросила Микела, увидев Дугана.

– Дверь была открыта. Я постучал, никто не ответил… – он подошел к дивану, протянул ей пластиковый стакан кофе. – Вот. Купил по дороге.

– Выброси, – скривилась Микела. – Я сейчас сварю нормальный кофе.

– Могла сказать спасибо за старания. – Дуган достал сигарету. – Не возражаешь, если я закурю?

– Я же вчера еще сказала, что нет, – она неловко, но весьма честно улыбнулась. – И спасибо за кофе. – Микела прошла на кухню, стараясь не смотреть в сторону мастерской. – Чем вчера занимался?

– Спал.

– А я рисовала. – Она нахмурилась, включая кофеварку. – Кажется, рисовала. Или же мне это просто приснилось… Не помню… – на кухню из гостиной добрался запах сигаретного дыма. – Я думала, ты подождешь, пока я сварю кофе, – крикнула Микела.

– Я много курю.

– Понятно. – Она снова вспомнила мастерскую, мольберт, серый холст на нем. – Можно попросить тебя об одолжении?

– Конечно.

– Ты можешь зайти в мастерскую и посмотреть мой рисунок?

– Ты закончила дамбу?

– Просто зайди и посмотри!

– Ладно.

– Я жду. – Микела прислушалась. Скрипнула дверь в мастерскую. – Ну, что там? – Без ответа. – Дуган? – Тишина. Сердце замерло, ударило, гулко отдавшись в ушах, и снова замерло. – Дуган, что там?

Тишина сгустилась, навалилась на плечи. Кофеварка щелкнула, выключилась. Микела вздрогнула: запоздало, заторможенно.

– Дуган? – она сама не поняла, как две чашки горячего кофе оказались у нее в руках. Гостиная. Поставить чашки на стол. Дверь в мастерскую. – Дуган? – он обернулся. Мольберт был прямо за ним. – Почему ты молчишь?

– Смотрю, – он глуповато пожал плечами, кивнул в сторону картины. Микела успела разглядеть небольшую часть серого полотна с размытым рисунком. – Ты это сделала из-за меня?

– Что?

– Потому что я не понял смысла твоих картин?

– Не знаю. – Микела подошла ближе. Картина дамбы была почти уничтожена. От прежнего буйства красок остались лишь контуры, силуэты. – А мне нравится, – неожиданно решила Микела. – Определенно нравится. – Она огляделась. Все другие картины показались блеклыми, бездушными. – Будет повод сделать что-то получше.

– Тебе виднее.

– Да. – Микела взяла Дугана за руку. – Пойдем. Кофе сейчас остынет.

Они выкурили по сигарете и отправились в дом старика Пирса. Уборка заняла почти половину дня. Вторую половину пришлось потратить на подготовку к ремонту и покупку материалов и инструментов.

– А мне кажется, получится даже лучше, чем было, – сказала Микела поздним вечером, когда они поклеили гостиную обоями апельсинового цвета.

– Что хуже не будет – это точно. – Дуган докурил сигарету, поднялся на ноги.

– Уверен, что не хочешь поужинать со мной?

– Вторая попытка?

– Почему вторая?

– Вчера у нас не очень вышло.

– Обещаю, что об отце спрашивать не буду.

– Вот поэтому и не хочу. – Дуган попрощался и вышел на улицу. Микела не стала настаивать.

Загудела отъехавшая «Хонда». Тишина. Микела закрыла дом Пирса. Улица была пустынна, укрыта поздним вечером и хмурым небом, капризничавшим весь день, но так и не соизволившим пролиться дождем. Микела выкурила сигарету, не спеша возвращаться домой. Воспоминания, которые она игнорировала весь день, снова оживали, принося волнение и нетерпеливую истому. Мастерская, мольберт, серый холст, размытый рисунок.

Микела приготовила себе ужин, посмотрела начинавший надоедать сериал, выпила бутылку пива, помыла посуду и только после этого вошла в мастерскую. Свет вспыхнул. Загудели лампы. Микела подошла к мольберту, нахмурилась. Воспоминания и предвкушение оказались более волнительными, чем конечная цель. Картина не оживляла фантазию, не рождала откровения. Картина была мертва, холодна, бездушна, но… Но другие картины были еще хуже. Микела огляделась, недовольно фыркнула, выключила в мастерской свет, вернулась в гостиную.

«Может быть, это все из-за Дугана? – подумала Микела. – Ему не понравились мои картины, поэтому я начала сомневаться в них сама?» Она закурила. «А что если он прав? И кого спасут и умиротворят мои картины, если они не могут помочь даже одному человеку?!» Микела нервно прошлась по гостиной. «И в чем его проблема? В отце, который так и не нашел себе женщины после смерти матери?» Микела закурила еще одну сигарету. Ответ, казалось, вертится где-то рядом, но все время ускользает, словно собственный хвост от глупого котенка.

Микела вернулась в мастерскую, но свет включать не стала, прижалась спиной к стене, закрыла глаза. Запах краски успокаивал, но запах угасал: медленно, почти незаметно. Микела подумала, что все дело в воображении, которое играет последние дни с ней злые шутки. «Это просто нервы. Просто…» – Микела вздрогнула, услышав далекий голос.