Виталий Вавикин - Две жизни для одной мечты

Она не ответила. Подушечки пальцев заскользили по влажной, шероховатой кожаной обложке дневника. Закрытые страницы были такими ясными, как будто их содержимое отпечаталось на глазах. Вот только прочитать и понять смысл Микела никак не могла. Пыталась снова и снова и снова и снова терпела фиаско. И чем больше сил было приложено для того, чтобы вспомнить, тем сильнее была жажда узнать, сильнее становился зуд, которой не позволял думать ни о чем другом.

«Всего один взгляд», – сказала себе Микела, раскрыла дневник старика Пирса. Буквы вздрогнули и разбежались кто куда, утратив свою содержательную стройность.

– Нет! – Микела нервно перевернула несколько страниц. – Что ты наделал?! – накинулась она на Дугана. – Ты все испортил!

– Что я испортил?

– Все! – Микела беспомощно всплеснула руками, бросила дневник на кровать, обхватила голову, пытаясь собраться с мыслями, которые разбегались так же, как буквы на желтых страницах. – Нужно открыть окно, – решила Микела.

Свежий воздух наполнил комнату.

– Успокоилась? – осторожно спросил Дуган.

– Кажется. – Микела бросила на него стыдливый взгляд. – Извини. Сама не знаю, что на меня нашло.

– Ничего. Вчера, думаю, я выглядел так же, когда хотел купить у тебя картину Пирса. Наверное, ты права, и все дело в психологическом фоне, который создал старик.

– Да. Наверное. – Микела облизнула сухие губы и заставила себя улыбнуться. – Давай выйдем на улицу.

– Давай. А то у этого дома психологический фон тоже неважный.

– Ты шутишь, да?

– Ничуть. – Дуган вышел в коридор, надеясь, что старуха не станет звать его. В дальней комнате раздался сухой кашель.

– Ей не нужна помощь? – спросила Микела.

– Ей нужно внимание, – натянуто улыбнулся Дуган.

Они спустились по скрипучей лестнице, вышли на улицу. Генри Белфорд стоял на крыльце, монотонно потягивая сигарету.

– Ты не сможешь взять у отца пикап? – спросила Микела. Дуган замялся, бросил взгляд на затылок отца.

– Я починил его «Хонду», – сказал не поворачиваясь отец.

– Спасибо, – машинально сказала Микела. Дуган спустился с крыльца. Микела пошла за ним, заставив себя не смотреть на лоснящуюся от пота шею его отца. – Вы всегда так с ним? – спросила она Дугана, когда они отъехали от дома.

– Как?

– Как враги, которых заставили быть друзьями.

– Не понимаю, о чем ты.

– Ладно. Тогда скажи сам, как ты это себе представляешь.

– Нечего говорить. Нечего представлять.

– Почему же тогда не переедешь?

– Не знаю.

– Боишься?

– Что? С чего ты взяла… – Дуган замялся, кровь отхлынула от лица.

– Боишься, – протянула Микела. – Вижу, что боишься. Вот только не пойму чего… Или кого…

Дуган лихо свернул на Ван-Бюрен-авеню. Скрипнула резина, едва не отправив «Хонду» в занос.

– Не гони так, – попросила Микела.

– А ты не копайся в моей голове, – процедил сквозь зубы Дуган.

Они проехали мимо бакалейной лавки на перекрестке, остановились возле дома Пирса.

– Я обидела тебя? – спросила Микела.

– Нет.

– Но и помогать убираться ты мне не будешь?

– Нет.

– Ладно. – Микела вышла из машины. – Увидимся еще, – сказала она на прощание. Дуган не ответил.

«Я правда не хотела тебя обидеть!» – собиралась сказать Микела, но Дуган уже уехал. Остался лишь дом старика Пирса. Дом безумца. Старый пыльный дом, который скоро, возможно, наполнится детскими голосами и расцветет свежими красками, преобразится, перестанет прятаться за разросшимися деревьями и выйдет из вечной тени на солнце.

«Нужно только прибраться, чтобы новые хозяева не испугались и купили его», – напомнила себе Микела, убеждая себя вернуться к работе. Но вернуться не получилось.

Сначала ей не давал покоя кабинет старика Пирса, затем старая жаровня, в которой могли остаться странные рисунки женщины из прошлого. Она проверила кабинет, проверила жаровню, убедилась, что рисунков больше не осталось, вернулась в дом, попыталась снова взяться за уборку, остановилась.

«А что если старик спрятал эти рисунки где-то еще?» – пронеслась в голове беспокойная мысль. Микела огляделась, отодвинула старый комод. Ничего. «Где же тайник?» – нервно подумала она, открыла все двери, заглянула в каждую комнату, каждый шкаф. «А что если весь этот дом и есть тайник?» – Микела закусила губу, снова огляделась, ведомая новой идеей. «Нужно обязательно это проверить».

Старые обои затрещали, отрываясь от стен. Обнажились черные доски.

«Нет. Старик не сможет обмануть меня! – думала Микела, продолжая срывать обои. – Я найду его тайник, найду безумие и избавлю от него новых жильцов, избавлю этот дом, вернув ему потерянную молодость, детство. У него начнется новая жизнь. Без старика. Без его сумасшедших рисунков».

Микела добралась до спальни, перешла в гостиную, затем на кухню. Старый кафель в ванной отказывался отрываться от стен, и ей пришлось принести из сарая ржавый молоток и разбить его. Ничего. Нигде. Ни одного рисунка.

Тяжело дыша, Микела вернулась в гостиную. Куски оторванных от стен обоев путались под ногами, хрустела битая посуда. «Как же так?» – Микела остановилась, увидев вставленную в рамку выцветшую фотографию светловолосой женщины из прошлого. Фотография стояла на старом пузатом телевизоре, серый экран которого словно смеялся над Микелой, над ее неудачами, над ее бесплодными поисками.

– Черт! – Микела почувствовала, что начинает кружиться голова, вышла на улицу, запрокинула голову, недоверчиво вглядываясь в вечернее небо. День прошел, прогорел, оставив угли.

Микела села на крыльцо, только сейчас почувствовав, как сильно болит все тело. Под сломанными ногтями засыхала кровь. На руках сверкали десятки царапин и порезов. Футболка была мокрой от пота. Микела выудила из заднего кармана джинсов измятую пачку сигарет, закурила. В голове звенела пустота. Казалось, что устало не только тело, но и мысли. Больно было поднимать руку, чтобы затягиваться сигаретой. Больно было думать. Микела заставила себя подняться на ноги, пересекала улицу.

Дверь своего дома показалась чужой и недружелюбной. Микела вставила в замочную скважину ключ, не особенно надеясь, что дверь откроется. Но дверь открылась. Микела бросила ключи на тумбочку у входа, прошла в ванную. Вода набиралась неестественно долго. Теплая, прозрачная. Ее журчание успокаивало. Микела взбила пушистую пену и, не снимая одежды, забралась в ванну. Все чувства притупились. Горячая вода неспешно подбиралась к телу, просачиваясь сквозь одежду. Микела закрыла глаза.

В темноте проступила картинка оставшегося по другую сторону улицы дома Пирса. Фотография светловолосой женщины на пузатом телевизоре, который растягивался в издевательской улыбке. Или же добродушной, доверчивой? Микела присмотрелась. Улыбка телевизора стала шире. Фотография в рамке, стоявшая на нем, вздрогнула. Микела услышала механический щелчок затвора старого фотоаппарата. Сверкнула вспышка. Женщина на фотографии перестала улыбаться, шагнула вперед. Фотография задрожала. Микела увидела женскую руку фотографа. На фотографии появился стол. Кто-то положил на него фотоаппарат. На ожившей фотографии были видны две женщины – от пояса до груди. Они стояли, прижавшись друг к другу, и Микела слышала, как шуршит тяжелая ткань их платьев. Где-то далеко раздался стук в дверь. Женщины замерли. Стук повторился. Стук из другого мира. Мира Микелы.