Виталий Вавикин - Две жизни для одной мечты

– Хэйден? – растерялся он, пытаясь подойти ближе.

Толпа ожила, вернулся гул. Люди окружили Дугана, понесли куда-то прочь…

Он проснулся, закурил, включил свет.

– Что-то случилось? – сонно спросила Хэйден. – Уже утро?

– Ты никогда не была блондинкой? – спросил Дуган, разглядывая ее лицо.

– Хочешь, чтобы я покрасила волосы? – она зевнула и полезла к нему целоваться.

В ушах заревела возбужденная толпа.

– Хочу еще выпить. – Дуган поднялся с кровати, налил себе бурбона, выпил, открыл окно, сделал себе еще выпить, выкурил несколько сигарет, бездумно разглядывая ночную улицу и прислушиваясь к звукам страдающего вечной бессонницей города.

Хэйден заснула и начала тихо посапывать. Дуган вернулся в кровать, проворочался около часа, понял, что не сможет заснуть, оделся, вышел на улицу, собираясь поехать домой, вспомнил, как сказал Айрис, что поедет в Гаррисберг, вернулся к Хэйден, выпил еще бурбона, заснул.

Толпа шестидесятых подхватила его, вынесла на улицу. «Блю горизонт» остался за спиной, но людской поток не поредел. Наоборот, он стал более густым, более целостным. Дуган пытался сопротивляться, но не мог. Он словно попал в бурную реку, бороться с которой не имеет смысла. Можно только подчиниться и ждать, куда вынесет течение. Течение его сна. Причем в том, что спит, Дуган не сомневался.

Филадельфия, по улицам которой его несла людская река, была призрачной и нереальной, словно картина, при создании которой кто-то сэкономил на ярких красках. Все было серым и невзрачным. Даже небо. И что самое странное, зная, что спит, Дуган не понимал, что может проснуться. Он стал полноценной частью этого сна. Не главным действующим лицом, без которого невозможно дальнейшее действо, а именно частью, элементом огромной картины. Можно покинуть холст, но никто этого не заметит, потому что твое место тут же займет кто-то другой. Пустоты не будет. Как в жизни. Как в реальности, превратившейся в сон, который, оставаясь сном, каким-то образом обрел силу реальности….

Река людей вынесла Дугана на Док-стрит, оставила возле входа в отель «Шератон». Он увидел свою машину. Только не ту, что была у него прежде, а серый неприметный «Форд» пятьдесят седьмого года выпуска. Что самое странное, Дуган знал не только год выпуска машины, но и много других мелочей: вмятину от вылетевшего из-под колеса встречной машины камня на левом крыле, когда он ездил за город, несколько сигаретных прожогов в салоне, запах машины, плохой обзор, когда сдаешь назад, след от мороженого на заднем сиденье, который оставила Дьюс, когда они ездили… «Куда же мы ездили?» – попытался он вспомнить, но так и не смог. Череда прожитых лет сохранила сотни крохотных воспоминаний, но затерла десяток более громоздких. «Да это и неважно», – решил Дуган, проходя в отель.

Сон изменил даты на календаре, но сохранил некоторые фрагменты реальности. Дуган помнил номер, где осталась Хэйден, помнил саму Хэйден. Вспоминал Айрис и Дьюс. Чувствовал вину перед Дьюс за свою неверность и совершенно не стыдился того, что изменяет Айрис. Всю дорогу до номера дочь и Айрис стояли у него перед глазами, будоража сознание одеждой шестидесятых, запахами шестидесятых, газетами шестидесятых, выпуском новостей на экранах пузатых телевизоров.

По коридору навстречу Дугану прошла женщина в больших солнцезащитных очках. От нее пахло лавандой и лаком для волос. Широкополая шляпа на голове была украшена искусственными цветами. Красная юбка чуть ниже колен плотно обтягивала тяжелые бедра. Дуган обернулся, провожая ее взглядом. Где-то впереди хлопнула входная дверь. Воспоминания вернулись к Хэйден, к номеру в отеле в пшеничных тонах, к спальне, отделенной от гостиной стеной без двери, к большому окну от пола. К Хэйден, которую Дуган видел в «Блю горизонт» на боксерском матче в объятиях Мэдхен Уорд. Хэйден, волосы которой были белыми, как первый снег. «Она, наверное, еще не успела вернуться», – подумал он, смутно пытаясь воссоздать образ Хэйден из будущего, из той части забытой жизни, где они познакомились в отеле «Риверфронт» города Гаррисберг. Хэйден с волосами воронова крыла, но сейчас это воспоминание показалось Дугану не более чем сном. Сейчас та Хэйден, которая встречала его на пороге, была намного реальней той, что осталась где-то далеко-далеко в будущем.

– Ты никогда не была брюнеткой? – спросил Дуган, проходя в номер.

– Когда-то… – уклончиво сказала Хэйден.

На ней был надет короткий, почти воздушный халат. Светлые волосы взбиты в прическу «сливочный пудинг».

– Я так и подумал, что была, – Дуган снял пиджак, который пах потом, жарким летом и общественным транспортом.

Хэйден прикурила ему сигарету. Красная помада осталась на фильтре.

– Хочешь принять душ? – спросила она.

– Может быть, – сказал Дуган.

– Тогда чего ты ждешь? – Хэйден повела бедрами, позволяя халату распахнуться на мгновение. Ее нагота коснулась глаз Дугана. Он уловил запах свежести, вечернюю прохладу. Протянул руку, словно ребенок. – Душ, – напомнила Хэйден, делая шаг назад.

Дуган затушил сигарету.

– Я буду в кровати, – сказала Хэйден.

Дуган услышал, как шуршит халат, падая на пол, но заставил себя не оборачиваться. Кровь прилила к голове. Он раздевался в ванной, слушая нарастающий гул в ушах. Холодная вода помогла, но стоило выйти из-под душа, как гул вернулся. Он не был возбужден. Он был… очарован моментом, очарован воспоминанием боксерского матча, очарован толпой, которая принесла его сюда…

– Хэйден? – позвал Дуган, выйдя в гостиную.

За окнами начался вечер. Сумерки ползали по номеру, прятались в дальних от окна углах. Пахло земляникой.

– Хэйден, ты спишь? – ему никто не ответил, лишь зашуршало в спальне одеяло. – Хэйден?

Дуган осторожно сделал шаг вперед, остановился, увидев брошенный на пол халат, снова шагнул вперед, увидел кровать, желтое стеганое одеяло под цвет стен, контуры человеческого тела под ним. Чарующие контуры. Кровь снова подступила к голове. Гул в ушах усилился.

– Хэйден? – шепотом позвал Дуган. Девушка под одеялом пошевелилась. Он мог поклясться, что видел это. – Хочешь поиграть, да?

Дуган взялся за край одеяла. Запах земляники усилился. Он возбуждал, пьянил, очаровывал… Но было и что-то еще. Еще один запах. Далекий, едва уловимый. Запах чего-то металлического, недоброго, зловещего. Дуган постарался его игнорировать, не замечать. «В конце концов, это может быть запах самого номера или доносящийсяс улицы, из коридора».

Дуган потянул одеяло на себя. Его край сполз с подушек, обнажив женскую голову, которую тут же спрятали тени, превратив в едва различимый силуэт. Запах железа стал более резким. Теперь за ним почти не различался манящий запах земляники, а вместе с ним и возбуждение, опьянение, очарование. Осталось лишь чувство чего-то недоброго да гул в ушах.