Джонатан Келлерман - Голем в Голливуде

Джейкоб позвонил и, представившись, попросил кое-что прояснить о Касл-корте.

– Чего прояснять-то?

– Вы давно там были?

Пернат деланно рассмеялся:

– Последний раз – когда стал владельцем.

– Когда это было?

– Зачем вам, детектив?

– Ведется расследование, – сказал Джейкоб. – Кто еще имеет доступ в дом?

– Как вы меня нашли?

Джейкоб не любил тех, кто отвечает вопросом на вопрос. Они напоминали школьных раввинов.

– Послушайте, мистер Пернат…

– Хотите поговорить – приезжайте.

– Телефонный разговор меня вполне устроит.

– А меня – нет. – И Пернат повесил трубку.

Величавый георгианский особняк на Джун-стрит к северу от Беверли-бульвара контрастировал с нойтраским [9]стилем Касл-корта. Роднила их лишь неухоженность. Все прочие дома квартала похвалялись благоустроенностью, свежей покраской и новыми кровлями. У Перната забитые водостоки изгадили палисадник.

Хватило одного взгляда, чтобы вычеркнуть хозяина из числа подозреваемых. Тщедушный высохший старикашка поманил Джейкоба и, визжа палкой по полу, уковылял в сумрак дома.

Загроможденный интерьер тоже контрастировал с пустотой Касл-корта. Отрезанных голов, похоже, не было, хотя они вполне могли затеряться среди мигавших бра, натюрмортов в золоченых резных рамах и китайских ваз с пыльными ростками шелковых цветов. От вычурной полированной мебели не повернуться (фэншуй наоборот), на всякой относительно горизонтальной плоскости толпились безделушки.

И в этих непроглядных дебрях – ни одной семейной фотографии.

Кабинет Перната весь был оклеен афишами и рекламой ужастиков. Сев на истертую козетку, Джейкоб пересилил себя и отказался от предложенного виски. Лишь завистливо посмотрел, как хозяин плеснул себе из хрустального графина. Пернат прошаркал к стенному шкафу, где стояли граненые вазочки с орешками и отрезанная голова.

Окровавленные лохмотья кожи, незрячий взгляд.

Задохнувшись, Джейкоб вскочил.

Пернат мазнул по нему взглядом, потом ухватил голову за волосы и швырнул Джейкобу. Тот поймал.

Резиновая.

– Для копа вы малость нервный, – сказал Пернат.

Он взял из шкафа две вазочки с кешью, одну поставил перед Джейкобом.

– Извините, если не первой свежести. – Пернат умостился в кресле за внушительным дубовым столом.

Теперь было видно, что голова бутафорская, хотя издали выглядела вполне натуральной. Бесспорно, мастерская художественная работа – этакая смесь Моне и Гран-Гиньоля [10].

– Вы так со всеми гостями? – спросил Джейкоб. Сердце еще сбоило.

– Вы не гость. – Пернат закинул орешек в рот. – Давайте к делу, а то мне уже восемьдесят четыре.

Джейкоб снова сел на козетку.

– Расскажите о Касл-корте.

– Усадьба принадлежала отцу, – пожал плечами Пернат. – Он из зажиточного рода, всякой собственности до черта. Дома, фабрики, земли. Полно недвижимости, после его смерти разгорелась нешуточная драка. – Он прихлебнул виски. – По правде сказать, я не нуждался в деньгах. Но сестра решила захапать усадьбу, и я, естественно, воспротивился.

– Ваша сестра скончалась.

– Потому-то я и победил, – хихикнул Пернат. – Помогла пятая колонна – «Вирджиния слимс». – В объятиях большого скрипучего кресла, усаженного шляпками медных гвоздей, он смотрелся высохшим листиком. – Вроде как победил. Адвокаты урвали две трети пирога. Я оставил собственность, которая приносила доход, остальное продал. Жил припеваючи. Усадьба – часть большого владения, которое отец поделил. Он ее сам выстроил. По своему проекту.

– Он был архитектор.

– Свинья он был. Но да, чертил чего-то там. Меня его работы не интересовали. На мой вкус, все как-то стерильно.

Джейкоб посмотрел на чучело обезьяны, подвешенное к потолку.

– Я вас понимаю.

Пернат усмехнулся и встал налить себе еще виски.

– Усадьба приносит доход? – спросил Джейкоб.

– Ни цента.

– Тогда почему не продать? Похоже, она гибнет.

– В том-то и цель. Пусть сгниет. Как представлю, что она разваливается, приятно аж до щекотки. – Пернат закупорил графин и проковылял к креслу, по пути прихватив резиновую голову, которую устроил на коленях, словно ши-тцу. – Мыслилось этакое убежище, где папаша окунется в творчество. К карандашу он там не притрагивался, однако немало натворил и вдосталь наокунался. Все его секретарши и ассистентки полюбовались домом – вернее, потолком, пока папаша на них прыгал. Удивительно, что ни одну не заездил до смерти. Свинья, в полном смысле слова. Угробил мать.

– Ну так снесли бы дом.

– Вот уж нет. Это архитектурное достояние… – Пернат залпом прикончил вторую порцию. – Своего рода памятник. Адюльтеру.

– С тех пор как унаследовали дом, вы там не бывали?

– А зачем?

– Кто еще имеет доступ?

– Да кто угодно. Я его не запер. Пусть входит кто хочет, мне нет дела. Чем больше проклятий там скопится, тем лучше.

Джейкоб нахмурился. Он надеялся на другой ответ.

– Что вы расследуете, детектив? Наверное, что-нибудь скверное.

– Убийство.

Пернат хрюкнул.

– Куда уж сквернее. Прискорбно. Кто убийца?

– Знал бы, не разговаривал бы с вами.

– Кого убили?

– Тоже не знаю.

– А что вы знаете, детектив?

– Немного.

– Ай молодец! – Пернат поднял стакан. – За неведение.

Интересно, почему нет семейных фотографий.

– В городе у вас есть родственники? – спросил Джейкоб.

– Бывшая жена снова вышла замуж, но я бы не спешил назвать ее родственницей. Живет в Лагуна-Бич. Сын в Санта-Монике. Дочь в Париже.

– Часто с ними видитесь?

– Как можно реже.

– Значит, вы один.

– Да. – Пернат погладил бутафорскую голову. – Я и Герман.

Дети Перната унаследовали дедову любовь к простоте. В парижском Марэ Грета держала галерею, где торговали минималистскими произведениями, созданными из эпатажных материалов вроде пожеванной жвачки и ослиной мочи. Архитектурные творения Ричарда представляли собой каркасы из стекла и стали. Перелистывая его портфолио, Джейкоб думал о маятнике поколений: с каждым взмахом вкус детей уничтожает вкусы отцов.

Однако отпрыски Перната были по-своему успешны: деловые люди, ведущие деловую жизнь.

Тупик.

Поиск схожих преступлений выдал короткий список обезглавливаний, но совпадений – запечатанной раны, выжженного знака ни иврите (даже не исчезающего) – не нашлось. Обычно злодеем оказывался псих, которого быстро ловили. Один во дворе насадил голову своей престарелой тетушки на кол и отплясывал вокруг него, распевая «Мы чемпионы».

Самым, так сказать, здравым оказался один пакистанец из Куинса: он задушил и обезглавил дочь-подростка, которая отправляла однокласснику пикантные эмэмэски.