Джонатан Келлерман - Голем в Голливуде

Он задумался, прикусив ноготь.

Наверное, вы заняты и потому не перезвонили. В таком случае не утруждайтесь дочитывать письмо. Я просто хотел кое-что прояснить, если вдруг доставил вам неудобство. Вы классный профессионал, мне нравится с вами работать, и я переживаю, что каким-то словом или поступком напортачил. Возможно, я все надумываю. Как бы то ни было, это не повторится.

Он постучал по клавише «удалить» и стер весь абзац. Немного подумав, сделал выбор в пользу легкости, краткости и туманности.

Я не знаю, здесь ли вы, но, если еще только собираетесь уехать, я бы очень хотел

УДАЛИТЬ

было бы неплохо

УДАЛИТЬ

хорошо бы повидаться. Угощу вас ужином.

Джейкоб дважды перечитал письмо, поменял «угощу вас ужином» на «перекусим» и кликнул ОТПРАВИТЬ.

В интернете обнаружились свежие фотографии Ричарда Перната с какого-то благотворительного ужина. Выглядел он неплохо, хотя постарел, и залысины удлиняли и без того худое лицо. Фотограф запечатлел его в компании мужчин в смокингах и женщин в вечерних платьях – все усмехались, глядя мимо камеры, и только Пернат в упор смотрел в объектив.

Джейкоб распечатал фотографию и положил на стол изображением вниз. Она еще понадобится, но нечего сукину сыну пялиться.

Далее выяснилось, что Пернат взял пример с отца и умело скрывал доходы. За ним не числились автомобили, он не владел недвижимостью. Его контора на Оушен-авеню, 1491, работала с десяти утра до пяти вечера.

Завтра будет день.

Послав отчет Маллику, Джейкоб улегся в постель, надеясь выспаться.

Не тут-то было. Заплутав в часовых поясах, он проснулся в половине четвертого. В груди покалывало; Джейкоб развернул пражское письмо и сел за компьютер. Когда за окном уже рассасывался синяк ушибленного неба, он прошел в спальню и выдвинул ящик комода.

Дом, куда ежедневно приходил молиться Сэм Лев, душный подвал с разноликими стеллажами и ковчегом из покоробившейся фанеры, сильно уступал каменному величию Староновой. На складных металлических стульях полтора десятка стариков – миньян с лишним – клевали носом, дожидаясь начала утренней молитвы. Сэма не было. На Джейкоба никто не обратил внимания, но вдруг за его спиной прогудел чей-то голос:

– Глазам своим не верю.

Эйб Тайтелбаум начинал в гастрономе – таскал неразделанные туши и тридцатифунтовые ящики с копченым лососем. Полвека спустя он выглядел цирковым силачом – широкогрудый, кряжистый, коренастый.

– Бьенвенидо [61], чужеземец, в край старых хрычей, – сказал он, до хруста стиснув руку Джейкоба.

– Ужасно вам рад.

Эйб прищурился:

– Ты ныне пользуешься помадой? – От его хлопка по плечу ребра Джейкоба завибрировали, точно камертон. – Признайся, тебя изувечила какая-то девица.

– Как всегда. Еще раз спасибо за помощь.

– Какую помощь? Я что, помогал?

Джейкоб напомнил о загородном клубе.

– Ах, это. Пустяки. Люблю, когда они пресмыкаются. Только поэтому и плачу членские взносы.

– Вы знакомы с тамошним завсегдатаем Эдди Стайном?

– Нет.

– Рекомендую. Вы с ним поладите.

– Мне новые друзья не нужны. Вообще-то, чем их меньше, тем лучше. – Эйб кивнул на седовласых стариков и понизил голос: – Вот почему я здесь ошиваюсь. Скоро все они окочурятся. Очень удобно. – Он ухмыльнулся. – Кстати, о милых моему сердцу – как твой папаша? Вчера я по нему скучал.

Джейкоб нахмурился:

– Его не было?

– Манкировал молитвой и совместным чтением. Нет, я не сержусь. Даже у ламедвавника случается насморк. Но мог бы позвонить.

Джейкоб выхватил мобильник и ткнул кнопку быстрого набора.

– Абба, это я. Ты дома? Ответь. Алло. Абба, возьми трубку.

Тайтелбаум встревожился:

– Надеюсь, ничего худого.

– Конечно, все в порядке.

Джейкоб набрал номер Найджела.

– Я бы удостоверился.

– Не волнуйтесь, все нормально.

– Если хочешь, я к нему съезжу.

Джейкоб поднял палец:

– Привет, Найджел, извини за ранний звонок. С отцом все хорошо? Я в шуле и…

Эйб его подтолкнул: в синагогу вошел Сэм.

– Все уже в порядке, – сказал Джейкоб. – Забудь про это сообщение. Спасибо.

Эйб дотронулся до костлявого плеча Сэма:

– Явление мессии. А мы с твоим чадом уже хотели пускать собак по следу.

Сэм уставился на Джейкоба:

– Ты здесь?

– Так-то ты приветствуешь сына? – вставил Эйб.

– Я вернулся вчера вечером, – сказал Джейкоб.

– Откуда? – спросил Эйб.

– Из Праги.

– Вот как? Что за дела, почему мне никто ничего не сказал?

Вопрос остался без ответа, поскольку отставной дантист, ставший габаем [62], трижды стукнул по биме, а отставной адвокат, ставший кантором, завел благословения. Сэм отвернулся и надел тфилин.

Благословен Ты, Господь, Бог наш, Царь вселенной, наделивший сердце способностью отличать день от ночи…

Джейкоб нашел себе место и скинул рюкзак, в котором были камера, сухой паек, солнечные очки, фонарик, пластиковые наручники и электрошокер, а также заряженный «глок» с запасной обоймой. Сверху лежал синий бархатный мешок с тфилин, выуженный из комода.

Это сколько же лет прошло? Самое малое, двенадцать. Джейкоб боялся, что забыл, как надевают тфилин, но выручила мышечная память: одну черную коробочку со священными письменами привязал к руке, бормоча благословение, другую укрепил точно посредине лба и обернул ремешок вокруг ладони и пальцев – по форме буквы, означавшей имя Бога.

Джейкоб глянул на отца и похолодел: лицо Сэма, застывшего в молитвенном раздумье, было точь-в-точь как глиняное лицо с чердака. Кантор приступил к кадишу, Сэм встал, и наваждение развеялось.

Служба шла своим чередом: восхваления, символ веры, просьбы об исцелении, благословенном годе и мире. Во время «Шма» Джейкоб отправил эсэмэску Маллику:

слушай израиль господь бог наш господь один

После песни ангелов габай, гремя ящиком для пожертвований, обошел прихожан. Джейкоб достал Сэмову сотенную купюру, несколько раз ее свернул, скрывая номинал, и пропихнул в щель ящика.

На финальном псалме Эйб ушел, сославшись на деловой завтрак. Вскоре и другие потянулись к выходу, в синагоге остались отец и сын.

– Ты не предупредил, что придешь.

– Да как-то и мысли не возникло.

– Конечно, конечно. – Сэм устало улыбнулся. – Ты дома, это главное.

– Я не то сказал по телефону.

– Пустяки.

– Нет. Прости меня.

– Тебе хотелось выговориться. Не бери в голову.

– В том-то и дело. У меня нелады с головой.

Пауза. Сэм взял сына за руку. Сжал ее и выпустил.

– Эйб сказал, ты пропустил молитву. Ты здоров?

Сэм пожал плечами:

– Все имеют право на выходной.

Джейкоб не поверил, но решил не давить.

– Я хочу кое-что тебе показать. – Он положил на стол текст пражского письма и рядышком свой перевод.