Мария Унт - Дар

– Люблю тебя. Всегда любил и буду любить, – хриплым от боли голосом шептал он мне.

– Не надо, пожалуйста, не говори ничего, – сквозь слезы просила я.

– Я хочу, чтобы ты знала, – ты была для меня всем. Ты не знаешь, как я тебя любил, может, потому, что я редко говорил тебе об этом…

– Знаю, Джон, знаю, – перебивала я его.

– Ты должна пообещать мне кое-что.

– Все, что угодно. Проси о чем хочешь.

– Не делай глупостей. Ты должна жить дальше. Не останавливайся в своих поисках.

– В поисках чего?

– Ты сама знаешь, – после этих слов Джон закашлялся и отвернулся. Когда он снова посмотрел на меня, я заметила на подушке, в которую он кашлял, следы крови. Мое сердце сжалось. Я понимала, что это наши последние минуты.

После этого мы больше не говорили. Я ласкового гладила его по лицу и промокала платком пот, выступавший у него на лбу. Даже морфий больше не помогал ему. Сейчас я понимаю: чем быстрее он отошел бы в иной мир, тем меньше бы мучился в этом. Но тогда я просто не хотела отпускать Джона, несмотря на страшную агонию, которая сжигала его изнутри.

Когда я вышла из комнаты, где просидела два дня, его тело уже увезли, – родители взяли на себя все хлопоты, связанные с похоронами.

Второй раз в моей жизни мой мир оказался разрушен. Второй раз я осталась без семьи. В тот момент я всей душой желала стать такой же, как все, – способной стареть и причинять себе вред. Какой смысл мне жить дальше, если у меня никого и ничего не осталось?

Я нашла в себе силы выйти из комнаты и пойти на похороны. На кладбище я не могла плакать, наверное, потому, что у меня не оказалось на это сил и запас слез иссяк.

После похорон я вернулась в пустой дом и вздрогнула, поняв, насколько он большой. Мне одной стало некомфортно в нем находиться. Со вздохом я прошла мимо бара и шкафа с медикаментами Джона. В первые годы нашего брака я не раз пробовала алкоголь, а также успокоительные и снотворные, но на меня ничего не действовало. В юности я могла охмелеть от бокала вина, но сейчас мой организм выработал что-то вроде иммунитета к алкоголю. Понимая, что не смогу ничего сделать с собой, не смогу унять боль от потери человека, который заменил мне в этой жизни все, я поднялась к себе в комнату. Я чуть не зарыдала снова, увидев нашу с Джоном кровать и его вещи, расставленные на туалетном столике. Было ощущение, что он просто уехал в Ричмонд, или вышел ненадолго, и вот-вот вернется. Не в силах выносить эту боль, я снова спустилась вниз и, сев на диван в гостиной, задумалась.

Что мне теперь делать? Человека, связывающего меня с этим миром, этим домом, моей жизнью, не стало. Я не должна была волноваться за больницу и сиротский дом. Несколько месяцев назад Джон согласовал все со своим другом, который становился управляющим и того и другого. Часть состояния Джон вложил в недвижимость, приносившую доход, поэтому мне не стоило беспокоиться о деньгах. Я могла продолжать жить, как раньше, и не думать о материальных проблемах. Но хотела ли я жить?

Я скинула туфли и свернулась калачиком на диване. Мысли были настолько рассеяны, что я не могла вспомнить даже свое настоящее имя. Смирившись с тем, что мне не удастся успокоиться или прийти к какому-либо решению, я закрыла глаза и попыталась уснуть. Сон, тяжелый и неприятный, навалился на меня. Во сне я бежала по лесу от кого-то или от чего-то. Мне не было страшно, но я знала, что должна скрыться. Я бежала и бежала, пока не оказалась перед своим домом в Англии. От удивления я замерла и даже забыла, что мне нужно спрятаться. Дом состарился, а сад зарос. За ним явно никто не ухаживал уже много лет. В окнах дома было темно, и я решила, что в нем никто не живет.

– Иди вперед, – вдруг послышалось слева от меня. Голос показался мне до боли знакомым. Этот голос я узнала бы и через тысячу лет. Повернувшись, я увидела Диану. Она стояла и улыбалась мне. Ее белая ночная рубашка запачкалась в крови. Сестра выглядела так же, как в день своей смерти.

– Не бойся, – сказала она еще раз.

Я смотрела на нее, не в силах вымолвить ни слова. Вдруг, как это ни странно для сна, я почувствовала, что кто-то взял меня за правую руку.

Я повернула голову и увидела Джона, настороженно смотревшего на меня. В отличие от Дианы, он не выглядел, как в день своей смерти, – худым, бледным и измученным, Джон предстал передо мной таким, каким я его увидела много лет назад, – молодым и красивым.

Он держал меня за руку и не давал ступить и шагу к дому. Я почувствовала, что начинаю плакать. Мне захотелось обнять Джона, но, как только я попыталась сделать это, сразу проснулась.

Мое лицо оказалось мокрым от слез, а в горле пересохло, словно я не пила целый день. На улице уже стемнело. Взглянув на часы, я поняла, что проспала действительно долго: стрелки показывали половину третьего ночи. Нехотя встав, я зажгла свет. Гостиная наполнилась тяжелым желтым светом. Я зажмурилась на какое-то время, но, привыкнув, направилась к диванному столику, на котором стоял графин с водой.

Наполнив стакан, я, не останавливаясь, осушила его. Сев в кресло, стоявшее напротив столика, опять потянулась за графином, решив, что не полностью утолила жажду, и увидела пачку писем и журналов – почту, которую забывала просмотреть. Все еще находясь в полусонном состоянии, сама того не сознавая, я потянулась к конвертам.

Несколько медицинских журналов, которые выписывал Джон, тут же полетели в камин. Мне не хотелось смотреть на них и вспоминать о муже. Еще несколько писем, адресованных ему, я отложила в сторону. Я знала, что даже после смерти Джона не притронусь к ним и не стану читать. И тут я увидела маленький желтый конверт, адресованный мне. Это показалось мне очень странным, ведь, кроме Марка, мне никто не писал, а его последнее письмо я получила на прошлой неделе, правда, еще не открыла. Я повертела конверт в руках. Письмо пришло из Венгрии. Удивилась еще больше, я ведь не знала никого, кто бы жил в этой стране.

Я осторожно открыла конверт и развернула сложенный в два раза листок. Письмо, написанное немного неразборчивым и очень мелким почерком, оказалось не слишком длинным. Уже после первых строчек я почувствовала, как волосы зашевелились у меня на голове.

«Дорогая, миссис Митчелл!

Прошло столько лет после нашей встречи, что, боюсь, ты можешь не вспомнить меня. Меня зовут Ясмин. Около двадцати восьми лет назад мы с тобой попали в жуткий переплет, из которого, к счастью, нам удалось выбраться живыми.

Может, ты думала, что я забыла тебя? Нет, это не так. Мы с Гордием всегда следили за тобой и твоей жизнью. Не напрямую, конечно, а через знакомых и друзей, которые у нас были и за океаном.

Я много раз порывалась написать тебе, узнать, как у тебя дела, но муж отговаривал. В каком-то смысле я была с ним согласна. Ты вышла замуж за хорошего человека и жила счастливой, обеспеченной жизнью. Такие призраки прошлого, как мы, просто не имели права вмешиваться в нее.