Роберт Стивенсон - Алмаз раджи (сборник)

Странно и жутко было мне слушать эти рассказы; и чем больше я узнавал об Испании, откуда вышел в море этот гордый корабль с его блестящим экипажем, с несметными богатствами и несбывшимися надеждами, чем ближе знакомился с личностью Филиппа II, жестокого монарха, по воле которого «Святой Дух» отправился в море, тем таинственнее казалась мне вся эта история о погибшем корабле.

И теперь, идя пешком из Гризепола в Арос, я, признаться, раздумывал о ней. Зимой я удостоился внимания известного писателя, доктора Робертсона, который в ту пору был ректором нашего университета; по его поручению мне пришлось разбирать старинные документы, чтобы отделить по-настоящему ценные от никому не нужных. И вот, среди этого старого хлама, я, к великому моему удивлению, обнаружил документ, относящийся к судьбе этого затонувшего судна. Там упоминалось имя его капитана и содержались сведения о несметных богатствах, находившихся на борту, – они представляли собой большую часть казны испанского флота. Кроме того, автор документа сообщал, что «Святой Дух» затонул близ мыса Росс у Гризепола. Однако в каком именно месте это произошло, полудикие местные жители отказались сообщить, несмотря на запросы, сделанные от имени короля Якова.

Сопоставив все эти сведения, я проникся твердым убеждением, что местом, которое король тщетно разыскивал, могла быть только Песчаная бухта на островке, принадлежащем моему дяде. Будучи человеком практичным, с тех пор я постоянно размышлял о том, как бы поднять со дна этот чудесный корабль со всеми его золотыми слитками и несчитанными дублонами, которые помогут вернуть утраченный блеск нашему роду Дарнеуэев.

Впрочем, вскоре мне пришлось пожалеть об этом. С тех пор, как я стал свидетелем странной божьей кары над людьми за подобные мечты, мысль о сокровищах мертвецов стала для меня невыносимой.

Впрочем, в ту пору мои размышления питала вовсе не алчность, и если я желал богатства, то не для себя, а для той, что была бесконечно дорога моему сердцу – для Мэри Эллен, дочери моего дяди. Она была прекрасно воспитана и даже некоторое время училась в Англии, что едва ли способствовало ее счастью. Почему? Да потому что Арос перестал быть подходящим для нее местом ввиду полного отсутствия всякого общества, кроме старика Рори и ее отца, несчастнейшего человека во всей Шотландии. Выросший в нищем поместье, дядя долгие годы плавал шкипером у островов, лежащих в устье Клайда [96], а после женитьбы поселился здесь и теперь без особой охоты занимался овцеводством и ловил рыбу, чтобы прокормить себя и дочь. Уж если и мне иногда становилось невыносимо на Аросе, где я проводил каких-нибудь полтора или два месяца в году, то можно себе представить, как тяжко приходилось Мэри, которая была вынуждена жить в этой глуши круглый год, видеть только овец да чаек и слушать, как поют и пляшут Веселые Ребята.

Прилив уже начался, когда я подошел к Аросу; мне оставалось только, сидя на берегу, ждать, пока Рори услышит мой свист и приедет за мной на лодке.

Повторять сигнал мне не пришлось, потому что при первых же звуках свиста Мэри выбежала на порог дома и начала махать мне платком, а старый долговязый слуга поплелся к пристани. Как он ни торопился, все же потребовалось немало времени, чтобы пересечь бухту и войти в пролив. Наблюдая за Рори, я заметил, что он несколько раз бросал весла и перебирался на корму, где, перегнувшись через борт, напряженно всматривался в воду. Он показался мне исхудавшим и состарившимся, а кроме того, я заметил, что он избегает встречаться со мной взглядом. Заметил я также, что лодку починили: установили две новых скамьи и положили на борта несколько заплат из какого-то заморского дерева.

– А ведь это страшно дорогое и редкое дерево, Рори, – сказал я, когда мы уже двинулись в обратный путь. – Откуда оно здесь?

– Оно слишком твердое, – уклончиво заметил Рори, снова бросил весла и направился к корме. Опершись рукой о мое плечо, он устремил за борт тревожный взгляд, в котором ясно читался испуг.

– Что случилось? – растерянно спросил я.

– Да опять эта рыбища, – сказал старик и снова взялся за весла.

Больше я от него ничего не добился, но видел, как он странно озирается и многозначительно качает головой. Поддавшись необъяснимой тревоге, я также начал всматриваться в воду за кормой. Она была чистой и прозрачной, но здесь, на средине бухты, глубина была очень большой, и некоторое время я ничего не мог рассмотреть. Затем мне показалось, что нечто темное, словно громадная рыба или какая-то тень, настойчиво следует за лодкой. При этом мне невольно вспомнился один из суеверных рассказов того же Рори о том, как на переправе в Морвене, в ту пору, когда кланы вели между собой ожесточенную борьбу, невиданная громадная рыба в течение многих лет постоянно следовала за паромом. Кончилось тем, что ни один человек больше не отваживался переправляться на другую сторону.

– Она, наверное, кого-то поджидает! – угрюмо заметил Рори и снова умолк.

Мэри встретила нас на отмели, и мы все пошли за ней вверх по склону к дому. Как снаружи, так и внутри обнаружилось много перемен: сад был обнесен новой изгородью из того же ценного дерева, которое обратило на себя мое внимание в лодке; в кухне стояли кресла, обитые парчой; такие же парчовые занавеси висели на окнах; на буфете красовались остановившиеся бронзовые часы тонкой работы; с потолка свисала массивная медная лампа. Стол был накрыт тончайшей скатертью, а обеденные приборы были из чистого серебра. И вся эта роскошь была выставлена напоказ в скромной дядиной кухне, так хорошо мне знакомой, и соседствовала с деревянными скамьями с высокими спинками и простыми табуретами, ларем, служившим постелью для Рори, и громадным камином, сложенным из дикого камня, в котором тлел торф вместо угля или дров.

Дико выглядели и эта бронза, и это серебро в помещении с голым полом, едва прикрытым тремя пестрыми половичками – теми самыми тряпичными половичками, роскошью сельской бедноты, каких уже и не увидеть в больших городах. За дверью на гвозде, как всегда, висело воскресное платье, а на ларе лежала аккуратно сложенная клеенка, которой застилали скамьи в лодке. Эта кухня, как и весь этот дом, всегда была своего рода образцом чистоты и опрятности, здесь всегда было красиво и уютно, а теперь она казалась как бы пристыженной всеми этими нелепыми дополнениями к обычной обстановке, и это вызвало во мне чуть ли не гнев.

Конечно, принимая во внимание те намерения, с которыми я прибыл на этот раз в Арос, подобные чувства были неуместны, но в первое мгновение я буквально вскипел.

– Мэри! – вскричал я. – Я привык считать этот дом своим, а теперь я его не узнаю!