Ричард Кнаак - Король серых

Он постарался подавить панику и мысленно представить здание старой водонапорной башни. Возможно, это было не самое удачное место, чтобы переноситься именно туда, но оно первым пришло ему в голову. Он надеялся, что Оберон не сразу оправится от неожиданности и у него будет время, чтобы перенестись подальше, на автостоянку возле торгового центра, что неподалеку от его дома. А там… там видно будет. Каллистра и Гектор до сих пор пропадали неизвестно где, и пока Джеремия не нашел их, он не мог думать о собственной безопасности.

Все это промелькнуло в его мозгу в какие-то считанные секунды. Наконец, мысленно нарисовав образ автостоянки, Джеремия попробовал телепортироваться туда.

— Смертный, лучше бы ты поддался моим соблазнам. Боюсь, теперь я вынужден силой навязать свои желания. Мне искренне жаль.

Оберон стоял от него в каких-нибудь двух-трех ярдах. Его облаченное в доспехи тело окружала ослепительная аура. Король эльфов был похож на древнего рыцаря, только ростом был гораздо выше самого высокого из смертных, а доспехи его из тонкой стали были цвета леса. Крылатый шлем с забралом скрывал верхнюю часть лица, прекрасного и одновременно страшного, как сама смерть. В одной руке Оберон держал длинный кнут — черный хлыст из коровьих жил, расходящийся в конце на девять хвостов с шипами, обещавшими мучительную боль. В другой руке эльф держал шит, украшенный гербом, на котором был изображен черный единорог, дерущийся с огромной птицей. Стоит ли говорить, что этой птицей был ворон.

Они стояли вовсе не на автостоянке, а в лесистой местности, которую незадолго до этого показывал ему Оберон. Теперь в этой местности причудливо переплетались картины идиллического прошлого и ужасного настоящего, каким его рисовало воспаленное воображение эльфа. Извилистые дороги начинались и обрывались посреди густого леса. Певчие птицы садились на мрачные, деформированные здания. Тень окутывала деревню, однако на стенах ближайших строений играло солнце. По зеленым полям прыгали вороны, больше похожие на весенних дроздов. Картина, которая до сих пор сохраняла устойчивость лишь благодаря воле Оберона, теперь, лишившись ее, начинала распадаться.

Но королю эльфов, похоже, не было до этого дела. Он видел перед собой лишь тщедушную фигурку смертного, который осмелился пойти наперекор ему.

— Проводите короля в апартаменты, достойные его титула.

Словно из-под земли появились два воина и схватили Джеремию под руки. Пока они боролись с ним, Титания присоединилась к своему супругу. Потом она подошла к Джеремии и пальцем нежно провела по его щеке. От нее исходил аромат полевых цветов.

Она покачала головой и сокрушенно поцокала языком.

— Ах, Джеремия Тодтманн, не стоило вести себя так скверно. Твое пребывание здесь, у нас, могло оказаться таким приятным. Теперь оно будет мучительным. — Титания улыбнулась и снисходительно потрепала его по щеке. — Впрочем, не бойся, Оберон не убьет тебя. Этого я никогда ему не позволю.

— Оставим игры, моя дорогая, — произнес король эльфов. — Его Величеству пора удалиться.

— Ах да, конечно, — пробормотала сиятельная госпожа. Затем она вскинула голову и смерила несчастного узника надменным взглядом. — Знаешь, ты очень удачлив.

Джеремия не мог выдавить из себя ни слова.

— О да, очень удачлив, — повторила королева Титания. — Вообрази, что было бы, выпади ты за пределы страны эльфов! Ты мог бы столкнуться с вороном или с Аросом! — Она повернулась — взлетели шелковые, усыпанные бриллиантами юбки — и закончила: — Меня охватывает дрожь при одной мысли о том, что мог бы сделать с тобой ворон! По крайней мере, здесь он тебя не достанет.

Джеремия все еще не оправился от изумления, когда стражники потащили его прочь.

Ворон летел в пограничной зоне, между миром реальности и миром теней, и решимость довести до конца последний эксперимент делала его непривычно молчаливым. Вообще-то ворон любил поболтать, и не только потому, что любил звук своего голоса, но и потому, что немногие — помимо Ароса — отваживались на то, чтобы хотя бы перекинуться с ним парой слов. Впрочем, ему было плевать. Черную птицу вполне устраивало собственное августейшее общество.

Линия, отделявшая реальность от мира грез, стерлась. Появился силуэт Чикаго, настоящего Чикаго, не подозревавшего о вторжении ворона. С минуту он, словно бросая вызов всему живому, парил над городом. Он прибыл сюда и останется здесь столько, сколько потребуется. Конечно, закончив эксперимент, он исчезнет, но это будет его выбор.

Затем он опустился между высотными домами, наводя панику на голубей, и наконец увидел свою цель. Он чуть изменил курс и камнем устремился к земле.

Кошка пробиралась между мусорными бачками, стоявшими на заднем дворе здания, в котором располагался один из элитных ресторанов. Однако внимание ее привлек совсем не отвергнутый кем-то недоеденный бифштекс. Нет, кошка была истинным охотником, а бифштексом лакомились как раз ее потенциальные жертвы. Жирные крысы, обленившиеся от обилия еды, были подходящей дичью для черно-коричневого хищника. Кошка ела ровно столько, сколько было необходимо для удовлетворения аппетита. Кошка знала, к чему приводит чревоугодие. В этих каменных джунглях шанс остаться в живых имел лишь тот, кто обладал хорошей реакцией и постоянно держал ухо востро.

Именно эти качества и нужны были черной птице для эксперимента.

Крылатая фурия обрушилась на кошку, когда та подстерегала особенно жирную крысу. Ворон уже готов был вонзить когти в кошачью спину, но кошка, которая на своем веку участвовала не в одной драке, вовремя извернулась и встретила его ударом лапы. Ворон захлопал крыльями и отлетел в сторону.

Кошка с шипением выгнула спину и еще раз ударила наглую птицу. Время от времени кошке случалось закусить какой-нибудь птахой — обычно это были зазевавшиеся голуби. Иногда на глаза ей попадались и более крупные птицы, но они, как правило, парили высоко в небе, а эта явно не принадлежала к их числу.

— Любопытство сгубило кошку! — ерническим тоном прокаркал ворон, хотя и понимал, что та едва ли способна оценить его остроумие.

Он снова набросился на четвероногую тварь.

Какой бы необыкновенной реакцией та ни обладала, ей было трудно тягаться со стремительной, как молния, птицей. Кошачьи лапы мелькали в воздухе. Иногда казалось, что удар ее достиг цели и сейчас полетят перья, но ворон каким-то чудом успевал увернуться. И наоборот, птичьи когти то и дело терзали кошачью плоть, оставляя красные отметины на ее черно-бурой шерсти. Вскоре это была уже не драка, а избиение. Кошка, наконец в полной мере осознав нависшую над ее жизнью опасность, попыталась ретироваться, но ворон, глумливо похохатывая, не давал ей покинуть поле боя.