Татьяна Корсакова - Дом у Чертова озера

Шарф пах одеколоном Ворона. Варя зажмурилась, затрясла головой. Ничего не было: ни похода в кино, ни кафе, ни поцелуев. Просто Ворон – человек чести…

Она аккуратно повесила пальто на вешалку, разулась, прошла в ванную, сунула озябшие руки под горячую воду. Пальцы закололо тысячей иголочек. Иголочки – это плохо, это значит, что проходит анестезия и очень скоро станет невыносимо больно. Ей когда то оперировали аппендицит, ощущения после операции были почти такими же. Только тогда болело тело, а сейчас душа.

Варя выключила воду, вернулась на кухню. Чайник уже заливался свистом и нетерпеливо дребезжал неплотно прикрытой крышкой. Она выключила газ, налила себе большую чашку черного чая, подумала немного и достала из шкафчика начатую банку малинового варенья. Может быть, малина перебьет вишневый вкус глинтвейна…

Чай был горячим, таким горячим, что больно глотать. Пусть остывает, а она пока посмотрит, как в маленьком водовороте кружатся чаинки. Надо же как то убить время…

Чаинки давно перестали кружиться, задремали на дне чашки, и чай уже остыл, а Варя так и не сделала ни одного глотка, все смотрела и смотрела…

Из полудремотного состояния ее вывел громкий стук в дверь. Кто это? У отца свой ключ, он никогда не стучит и не возвращается раньше семи утра. А сейчас ночь, ночью ходить по гостям не принято. Варя на цыпочках подошла к двери. Стук повторился.

– Кто там?

– Это я. Открой, нам надо поговорить.

Ой, какой сюрприз! Человек чести пришел и хочет с ней поговорить. А ей не о чем с ним разговаривать, она уже с Сивцовой поговорила.

– Ворон, иди домой, уже поздно.

– Открой дверь!

Если она откроет – это будет проявлением слабости. Нельзя, пусть он уходит.

– Уходи!

– Варя, что случилось? Почему ты сбежала?

– Я не сбежала, я ушла. И ты иди…

– Не откроешь? – Голос слышался совсем рядом – даже тонкая дверь была ему сообщницей, – и от голоса этого вся Варина анестезия исчезла без следа, а перед глазами в бешеном хороводе закружились золотистые искры. Пришлось зажмуриться.

– Не открою.

– Хорошо, в таком случае я подожду до утра. Вот прямо здесь, на твоем крыльце. – В голосе не было злости, лишь твердая решимость.

– На улице холодно.

– Да, Варя, на улице очень холодно, но, если ты не хочешь впускать меня внутрь, я потерплю.

Он потерпит. Так и будет, потому что он человек слова. Варя с тяжелым вздохом распахнула дверь.

Ворон стоял на крыльце, засунув руки в карманы куртки. У его ног верным псом кружилась поземка.

– Я войду? – спросил и, не дожидаясь ответа, переступил порог. Поземка скользнула следом, лизнула холодным языком босые Варины ноги. – Почему ты ушла? – Он захлопнул дверь, отсекая унылое завывание ветра. Ветер воет не к добру…

– Потому что я все знаю… – Не надо ходить вокруг да около, надо сразу расставить все по своим местам. Возможно, тогда Ворон уйдет. – Про ваш с Жуаном спор и про то, что я стала твоим… наказанием, – слово больно царапнуло горло. – Уходи, Влад, я отменяю наказание.

– Дура, – сказал он с нежностью и шагнул к ней. – Кто говорит о наказании?

– Сивцова. – Варя отступила на шаг, прижалась спиной к стене. – Она – приз, я – наказание.

– А если ты ошибаешься? Если все наоборот?

– А я ошибаюсь?

– Да. – Он погладил ее по щеке. – Варя, прошло уже две недели. Скажи, почему я до сих пор с тобой?

– Сам скажи.

Он не стал ничего говорить, просто оторвал ее от стены, сгреб в охапку, грубо и нежно одновременно. У него были холодные руки и холодные губы, и куртка его пахла ветром, а Варе было нестерпимо жарко в его морозных объятиях. Наверное, анестезия действительно прошла…

Лето в этом году наступило рано, в первых числах мая. Самое настоящее лето, с ослепительно яркими днями и июльской жарой. Влад любил жару, мог часами жариться на солнце и никогда не сгорал, минуя всякие там покраснения и шелушения, сразу покрывался ровным коричневым загаром. Варя тоже говорила, что любит жару, но в ее случае любовь была не совсем взаимной. В самый первый раз, когда Влад вытащил ее позагорать на Чертово озеро, она умудрилась сгореть всего за час и потом целых два дня охала, ахала и не давала до себя дотронуться. Вот он тогда намучился. Даже целоваться приходилось осторожно осторожно, чтобы не поцарапать неистребимой щетиной ее обожженную солнцем кожу. После того случая на озеро они выбирались ближе к вечеру.

Пару раз по пути на пляж Владу удалось затащить Варю на развалины старого дома. Вот нравилось ему это место – и все тут. Было в нем что то особенное, словно после долгих странствий возвращаешься обратно домой. Его бесило неумелое граффити на почерневших от времени стенах, и горы хлама в центральном зале, и железная решетка с ржавым замком на единственной сохранившейся в доме двери. Его бы воля, он бы все тут отреставрировал и обязательно изучил, что скрывается за ржавой решеткой. Вдруг и в самом деле подземный ход.

А Варя дом ненавидела с такой же силой, с какой Влад его любил. Хуже того, она его боялась, не хотела в этом признаваться, но верила всяким бредовым россказням Эйнштейна. Да, она старалась не показывать свой страх и покорно бродила вслед за Владом по лабиринту из полуразрушенных стен, пока однажды не потеряла сознание прямо в центральном зале. С тех пор он больше не брал ее с собой к старому дому. Да и зачем? Вокруг столько прекрасных мест, на доме у Чертова озера свет клином не сошелся.

Тот май запомнился Владу не только жарой. В самом конце весны ровный ход их с Варей жизни был нарушен раз и навсегда. И нарушил его не кто нибудь, а Варин отец.

Влад давно уже познакомил Варю со своими родителями, во всеуслышание заявил, что она его девушка, не позволял обидеть ни словом, ни делом – в общем, сделал все, что считал правильным. Оставалось познакомиться с ее отцом. Пусть он алкоголик и пропащий человек, но родителей не выбирают, и Варе нечего стесняться. Влад почему то думал, что ее нежелание знакомить его со своим отцом объясняется именно стеснением, но реальная причина оказалась намного страшнее.

В тот день он задержался у Вари дольше обычного. Когда хлопнула входная дверь, они ничем крамольным не занимались, просто целовались, но Варя испугалась так, словно отец застукал их в постели. Влад уже научился различать все оттенки ее страха, научился предугадывать приступы астмы за несколько секунд до их начала. Сейчас страх граничил с паникой. Дурочка, волнуется из за такой ерунды.

– Папа, – прошептала она и покрылась смертельной бледностью.

– Варя, – Влад успокаивающе погладил ее по плечу, – ничего страшного, рано или поздно мы должны были встретиться.

– Сейчас очень поздно, – бросила она затравленный взгляд на часы, которые показывали двенадцатый час ночи.