Джонатан Ховард - Йоханнес Кабал. Некромант

Из-за угла, со стороны Третьего Круга, выбежала толпа чертей и, увидев его, со скрипом копыт о землю остановилась. Они отдали честь, хотя во всех них вместе взятых ни капли чести не наберётся, однако от Бельфохура не утаились сдавленные смешки, и вообще от этой компании веяло лёгким непослушанием. Он коснулся навершия на шлеме и сдержанно сказал:

— Вольно, черти.

Они промчались мимо него, куда-то безумно торопясь. Когда они исчезли за углом, он отчётливо услышал фразу «До встречи, Растрепай!» и внезапный взрыв смеха. Астрепаг Бельфохур мрачно посмотрел им вслед, его костяной лоб нахмурился. Он развернулся и полетел в сторону Третьего Круга.

Несколько минут спустя Кабал чуть не наступил в какую-то склизкую мерзость — без сомнения, следы жизнедеятельности какой-нибудь кошмарной безымянной твари, обитателя бездны, в народе известной как «белиберда» или «дребедень». Однако на мгновение его озарила вспышка узнавания, и вспышка эта отчётливо пахла анисом. Почувствовал это не он один. Грязевая клякса вздрогнула, и неожиданно на её поверхности образовался глаз, который впился в него взглядом. Глаз выглядел заплаканным.

— Так-так-так, — сказал Кабал, опускаясь на корточки, — должно быть это останки незадачливого беса-подстрекателя, из-за которого я наворотил наверху бед. Похоже, тут плохо относятся к неудачам. Помнится, — продолжил он, поднимаясь, — мы расстались в спешке. По-моему, ты слишком легко отделалась.

С этими словами он наступил на глаз, тот хлюпнул.

— Хорошего дня, — добавил Кабал и пошёл дальше.

Мерзавка Мимбл осталась лежать лужей, и мрачных мыслей у неё поприбавилось.

Сатана слушал молитвы своих служителей из земного измерения, и это занятие начало ему надоедать. Голоса струились из светящейся точки в наполненном серой воздухе, а одна из его секретарш порхала на кожистых крыльях и исчерпывающим образом стенографировала их. «О, Сатана, одари меня тем, чего желаю более всего…», «…значит хачу машину и многа тёлак а ещо…», «…всего лишь философский камень, я не так уж много прошу…», «…позволить мне лучше тебе служить…», «…сдохли! Чтоб они все сдохли! Будут знать, как смеяться надо мной!»

— Бетти, хоть что-нибудь интересное будет сегодня?

Секретарша подплыла к его плечу и заглянула в свой блокнот.

— Не совсем. О, кто-то молит вас о помощи в трудную минуту бла бла бла как вы могли оставить его после того как он выполнил вашу волю и тэ дэ и тэ пэ.

Сатана почесал в затылке.

— Спрашивается, действительно ли он выполнял мою волю.

— Нет. Он проиграл какую-то запись задом наперёд и подумал, что это вы с ним разговариваете.

— Что за запись? Хэви метал?

— Эл Мартино, «Испанские глаза».

Сатана задумчиво кивнул.

— Включил бы «Девушку из Ипанемы», услышал бы на самом деле. Какая помощь ему нужна?

— В вашу честь он принёс в жертву свою тётушку-девственницу. Теперь его казнят.

— И правильно сделают. Не нужны мне тётушки-девственницы. Можно было и додуматься.

— Значит, ничего не делать?

— Ничего. Когда он объявится, хочу, чтобы ему сказали, что он глупец, и засунули к безбожным священникам. Это собьёт с него спесь.

Бетти сделала пометку и открыла список встреч.

— Вы должны встретиться с мистером Йоханнесом Кабалом.

— Ах да. С нетерпением жду. Когда он будет?

— Сейчас, — сказал знакомый голос у него под ногами.

Сатана приподнял бровь, посмотрел на Бетти, та пожала плечами. Он наклонился вперёд, чтобы колени не мешали обзору. Йоханнес Кабал стоял у огненного озера и протирал свои тёмные очки.

— Как всегда вовремя, — сказал Сатана и неубедительно улыбнулся.

Кабал не проронил ни звука, пока не убрал все разводы на линзах. Он посмотрел сквозь очки на свет адского пламени, и надел их.

— Осуществлению моей части сделки постоянно чинились препятствия, — рассудительно сказал он. — Следовательно, пари расторгнуто.

— Я тоже рад тебя видеть, — ответил Сатана, подавляя показной зевок. — Что касается сделки, ничего подобного. В правилах не говорилось, что я не могу сделать игру интереснее, если сочту нужным. Вот я и счёл.

— Не юли, — ответил Кабал. — Правил как таковых не было вовсе.

— Тогда тебе не на что жаловаться.

— Хорошо. Тогда я требую, что период в один год был равен году на Плутоне.

— Прошу прощения?

— Году на Плутоне. То есть двести сорока девяти земным годам. Приблизительно. — Он скрестил руки. — Никто не давал тебе монополию на остроумные переосмысления.

— Надо понимать, тебе нужно больше времени? — Лицо Сатаны расплылось в упоительно самодовольной и надменной улыбке. — Тебе не удалось заполучить сотню душ? Должен признать, я немного удивлён. Мне дали понять, что ты закончил на пятнадцать секунд раньше срока.

— Ошибка при подсчёте. Я собрал только девяносто девять душ.

— Как жаль, — сказал Сатана, хлопая ресницами. — Значит, я и девяносто девять душ получу, и тебя смогу убить? О храброславленный герой, хвалу тебе пою! — елейным голосом процитировал он «Бармаглота». — Чаша моя преисполнена.

— В чаше твоей пока ничего нет. Выбирай: либо одно, либо другое. — Кабал нагнулся, чтобы открыть сумку, лежавшую у его ног. Он достал коробку с контрактами. — Даже если понимать правила максимально широко, сделка была из разряда или-или. Или я добываю тебе сотню душ, или ты меня убиваешь. О других числах речи не шло. Если тебе нужно содержимое этой коробки, — он демонстративно ею помахал, — мы разрываем предыдущую сделку и начинаем всё заново. В противном случае, право собственности на них умрёт вместе со мной, и доноры получат свои души обратно.

— Но твоя душа всё ещё принадлежит мне, Йоханнес, — медленно проговорил Сатана, — а вечность — долгий срок.

— Я плохо реагирую на угрозы, — без колебаний ответил Кабал и сделал вид, что бросает коробку в озеро лавы.

— Подожди! — рявкнул Сатана.

Кабал замер.

— Подожди, — повторил он уже более ровным тоном.

Он заискивающе улыбнулся, и улыбка эта значила «Давай забудем это недоразумение, мы же разумные люди, по крайней мере, в переносном смысле». Его ноздри расширились, и он вдохнул восхитительный запах безгрешности. Девяносто семь душ — бесполезный шлак, безнадёжные случаи, люди, чьи имена, если и были внесены в небесный реестр, то карандашом. Но последние две — души Уиншоу и Барроу — вкуснятина. Ниа Уиншоу поступила вопреки своему характеру, и пришлось постараться, чтобы толкнуть её на столь тяжкий грех. И всё же, она добровольно пошла на проклятие, чтобы сохранить жизнь своему ребёнку. Соблазнительно. А вот Леони Барроу — безукоризненно хороший человек, не способный, по всей видимости, даже на что-то мало-мальски подлое. Да, слова выдали его желание (хотя вполне можно было что-нибудь проворчать и адекватно выразить свои мысли). Теперь её душа принадлежит ему. Если только получится отобрать её у Кабала. Конечно, Ниа и Леони лишь скрасят ему ожидание Судного Дня, однако его рот наполнялся слюной от мысли, сколько всего интересного можно успеть сделать с ними за это время. Он встретился с проблемой каждого распутного эпикурейца: он пресытился, а новые ощущения в Аду — редкость.