Леонид Моргун - Сатанинская сила

Глаза его при этом выкатились, зубы заскрежетали как несмазанная пожарная лестница, и вид у него при этом был гораздо более страшным, чем у какого-то там дракона, который при ближайшем рассмотрении оказался совсем среднего роста, не выше каланчи и не шире «кукурузника». Зверюга показалась бы и вовсе неопасной, если бы не плевалась огнем. Однако пожарные вовремя надели термостойкие костюмы, схожие с космическими скафандрами, вооружились брандспойтами, но… вот те раз! — вода не поступала. А если поступала, то не текла. Она была вязкой, как студень, и тягучей, как канцелярский клей. Тогда самые смелые схватили в руки багры и с трех сторон обрушились на дракона. Тот заревел от ярости и попытался, взлетев вверх, спикировать оттуда. Налетев на одну из приехавших машин, он опрокинул ее и принялся яростно терзать ее лапами, неистово хлеща хвостом по сторонам. Но в этот миг с «мерседеса» ударил столб белой пены толщиной с торс человека и… Неужто так сильна была Вера одного маленького подполковника в чудодейственную силу своего орудия? — зверь забился в судорогах и, разинув пасть, потянулся в машине, но и эту пасть Горелов моментально заткнул очередным зарядом пены.

— А? Ага!? — орал он, не глядя ни на кого. — Ах ты, тля собачья!.. Ах ты… — и на лице его была написана до такой степени полная и совершенная радость, столь высокая степень ликования, каковая всегда отличала русского солдата в боях праведных и победоносных. Однако радость эта была далеко не полной, узнай подполковник, что вся его команда за его спиной драпанула в город, так что сражался он теперь один-одинешенек.

Спрыгнув со своего наблюдательного пункта, Семен огляделся по сторонам. Внешне в камере ничего не изменилось. Боб шумно храпел, развалившись на нарах. От него исходил тошнотворный запах алкоголя, смешанный с миазмами давно не мытого тела. В углу камеры валялась порожняя бутылка «Посольской». Итак, чертовщина продолжалась. Семен поглядел на несвежее, одутловатое, заросшее щетиной лицо своего сокамерника и содрогнулся от отвращения.

«Надо же, — подумалось ему, — творец… Демиург… Иегова… И почему же эта срань затрапезная ухитрилась стать обладателем столь бесценного дара? Ведь он же, наверно, одним росчерком пера смог бы создать целый свой мир или в лучшую сторону изменить наш, сделать его чище, добрее, мудрее, помочь сотням, тысячам людей, а может быть и всему человечеству. Ну что ему стоило нарисовать вместо этих чертей рогатых ну… ну, скажем, миллиард одноразовых шприцов? Нет же… Напустил на нас черт-те какую напасть, а теперь пьет беспробудно… Что-то он еще натворит?..»

И в то же время подумалось ему, что, может быть, и в самом деле есть какая-то высшая справедливость в том, что самое высокое и сокровенное знание выпало на долю в общем-то случайного человека. И может быть, в том-то и состоит Высшая Мудрость Судьбы, что для исполнения своих высочайших свершений она выхватывает человека из толпы и водружает его над этой толпой, вручает ему знания и скипетр, с которыми он и ведет свой народ, на славу ли, на погибель — кто знает? Может быть, и тогда, давным-давно, во мгле минувших эпох, на самой заре мироздания, когда раскаленный шар мотался вокруг юной звезды, волшебный грифель вкупе с божественным даром, попав в руки вселенского пьянчуги, одушевили неказисто намалеванный наш с вами мирок. Намалевал он, довольно хмыкнув, и отправился в ближайшую пивную, оставив нас с вами разбираться со всеми своими земными проблемами, военными и мирными, высокими и низкими, с исканиями высокого духа и поползновениями немощной плоти… Господи, до чего же божественно прост и дьявольски сложен сотворенный тобой и безжалостно изгаженный нами мир!

В коридоре послышались шаги. Поднялся дверной глазок.

— Ну что, Сема, как ты тут? — спросил постовой Мошкин.

— Роскошно, — ответил Семен. — Можно даже сказать, с комфортом.

Лязгнул замок. Мошкин открыл дверь и глянул на сиротливо валявшуюся в углу бутыль.

— Ну-ну, оно и видно, — пробормотал постовой. — Кайфуете, значит. А в городе черт-те что деется. Вампиры какие-то появились, из людей кровь сосут вместе с деньгами. Идет, идет человек средь бела дня по улице, вдруг — ррраз! — в обморок. Везут его в амбулаторию, проверяют, глядь, а на шее у него шрам, гемоглобин понижен, а в карманах ни гроша.

— Ишь ты, — качнул головой Семен.

— А Цыганковский бригадир, как Федюни не стало совсем, обнаглел, в открытую шифер со стройки таскать начал.

— Так ведь он же и раньше кирпич толкал по гривеннику.

— Хо-хо, по гривеннику! А теперь по полтиннику гнать начал, ну чистое дело — вампир, и все тут. Я ему говорю, что ж ты делаешь? Побойся бога, гад, а он мне бутылец сует! Ах ты, сволочь, грю, сам мильёнами ворочаешь, а мне чего? Ну и… — тут он осекся, встретившись с ироническим взглядом сержанта, и, решив, что не стоит далее посвящать его в детали своих взаимоотношений с бригадиром, сменил тему разговора. — Да, о чем я, бишь, тут пришли к тебе. Только ты смотри, по-быстрому.

Мошкин вышел и скоро впустил в камеру посетительницу. Нет, не девушку и не женщину, а некое дивное воплощение нежнейшей красоты и прелести, в котором Семен с трудом узнал Сашеньку Бузыкину. Она была в пышном, но коротком платье с глубоким вырезом, вьющиеся пряди каштановых волос спадали на высокий лоб, такие же завитые прядки выбивались из-под небрежно (О! эта кажущаяся небрежность, дающаяся годами упорнейших трудов) повязанного на затылке платочка. А ведь еще вчера он готов был голову наотрез дать, что эта буйная девица острижена под «нулевку», а то, что осталось на этой головушке, выкрашено в самый неестественный и непотребный цвет. Или то была не она? Не могла же эта миниатюрная, хрупкого сложения барышня как дьявол гонять на мотоцикле, глушить водку стаканами и хрипло материться в компании патлатых юнцов, просто не могла! Она взглянула на Семена и, потупив взор, произнесла:

— Здравствуйте, товарищ Бессчастный.

— Мое почтение, — отвечал молодой человек, еще не окончательно придя в себя от этого визита. — Какими судьбами?

— Да так… пришла вас проведать.

— Мерси. Проходите. Гостями будете, — Семен развел руками. — Чувствуйте себя как дома, — и в упор поглядел на Мошкина, которому как раз в этот момент понадобилось что-то в районе замка.

— Совсем по-кавказски получается, — усмехнулась девушка. — «Мой дом — твой дом, твой жена — мой жена».

— Какой уж там дом… — махнул рукой Семен.

— Нет, кроме шуток, вы тут очень неплохо устроились, — она хмыкнула, скользив взглядом по бутылке.

— А это уж Бобова работа, — смущенно сказал Семен. — Он же из-под земли достанет, когда невтерпеж.

— Да уж, Боба-то я знаю, — уголком рта улыбнулась она. — Еще тот ханыга… — и в голосе ее послышались прежние нотки.