Александр Юрин - Сквозь тернии

— Ещё он забрал твои прыгалки. Сказал, что так проще. Не бойся, тебя мы доставим до самого дома.

Яська проглотил слёзы.

— Наш дом — «септем, септем, септем… натант?»

— Это всего лишь координаты вечности, сквозь которую мы «плывём».

— Разве такое можно забыть? — Женя поёжилась в кресле у радиопередатчика. — У меня озноб по всему телу…

Александр Сергеевич щёлкнул переключателем. Жуткий хрип сразу же стих. Штурманская рубка погрузилась в тишину.

Женя помассировала виски.

— Откуда это?

— Естественное радиоизлучение. «Эхо Юпитера», блуждающее в космическом пространстве по радиоволнам. Кстати, его можно «поймать» даже находясь на Земле, — Александр Сергеевич склонился над графиком. — Куда большую странность вызывают аномалии в коротковолновом диапазоне.

— Вы не знаете, чем их можно объяснить?

Александр Сергеевич нахмурился.

— Понятия не имею. Но факт того, что мощность сигнала возрастает прямо пропорционально увеличению нашей скорости, отрицать попросту глупо.

— Может быть, за нами кто-то следит? Или что-то… — Женя сама испугалась последней фразы.

Александр Сергеевич потёр подбородок.

— Не думаю. Но если учесть, что ни с чем подобным человечество никогда раньше не сталкивалось, — это и впрямь может оказаться, чем угодно.

— А что если сталкивалось? Просто об этом никто ничего не говорил.

С ежедневным «эхом Юпитера», Женя кое-как свыклась, но странные голоса, звучащие в радиоэфире, казались чем-то жутким, такое ощущение, навеянным извне. Они лезли в голову, заставляя сознание содрогаться от непреодолимого ужаса. С ними не получалось смириться, и порой Жене казалось, что она различает смысл отдельных фраз. Язык был чужим, но, в тоже время, до боли знакомым. Малыш никак не реагировал на аномалию открытого космоса. Хотя, возможно, и реагировал, только предпочитал молчать.

За кормой шатлла остались сотни миллионов километров пустоты. Леденящего космоса, коему неведомы такие понятия, как сострадание, милосердие, или элементарная жалость. За бортом царило вселенское безумие: хищное и невосприимчивое, готовое пойти на любую подлость, лишь бы заиметь души людей, что, невзирая на запреты и предостережения, рискнули бросить вызов судьбе, готовые преодолеть забвение и столкнуться лицом к лицу с утраченной века назад истиной. Данность страшила. Она подпитывалась зловещим шёпотом близкого Юпитера, вскармливалась обступившей со всех сторон бездной и злобно смеялась, обрекая на непреодолимое отчаяние.

Женя на остаток всей своей жизни запомнила тот день — или ночь? — когда Земля канула в бездну. Бесследно. Словно никогда не существовала на белом свете, а была лишь призрачным фантомом заблудшего на задворках космоса подсознания. Как элемент пройденного пути, на который легла непроглядная темень ночи, с вереницей злополучных ловушек, плеядой безвыходных ситуаций и болью на фоне невосполнимой утраты — Земля казалась нереальной, в большей степени, надуманной. Прожитые года были чем-то сродни сну. Многовековому, беспробудному, навеянному страшной сказкой в вечной ночи.

Женя запуталась в чувствах. Земля оставалась домом, куда нестерпимо тянуло, а одновременно, казалась камерой пыток, откуда не так-то просто бежать, потому что элементарно некуда.

«Помнится, Титов говорил, что под воздействием антигравитационных полей с организмом, а значит и психикой человека, может произойти всё что угодно… А потому, реальность могла сойти за сон, как и, наоборот, засевшее в голове зло, могло запросто полезть изо всех щелей, силясь подчинить себе устоявшийся порядок бездействия».

Всё свободное время Женя рассматривала фотографии на ноутбуке. В начале полёта это были, в основном, изображения поверхности Европы и, нависшего над спутником, красного гиганта — Юпитера. Последний походил на мираж. На фоне вечного льда, он казался лишним, неуместным и, в то же время, реальным, неподвластным, вершащим судьбы замёрзших под собственным покровительством миров. Однако, по мере удаления от Земли, Женины приоритеты кардинально изменились, — они словно заново испытали трансформацию, обозначив иные цели и ориентиры. Остаток пути, вплоть до сего момента, она вновь — как и дома — рассматривала такие знакомые земные пейзажи, попутно испытывая жуткое ощущение, что не увидит ничего из изображённого на фото больше никогда в жизни.

Как не увидит любимую маму, оставшуюся далеко-далеко, за горизонтами незримых миров, в прошлом, которого, такое ощущение, и не было.

Женя вздрогнула. Искренне посмотрела на склонившегося над приборами Александра Сергеевич.

— Простите… А что случится, если мы вдруг разгонимся до трёхсот тысяч километров в секунду? В этом случае, мы сможем изменить ход времени?

— Это невозможно, — заученно ответил Александр Сергеевич. — Теория Относительности не позволяет подстроить под себя пространство-время.

— Но ведь до недавнего времени и наш с вами полёт казался выходящим за рамки дозволенного. А возможность существования подобного корабля и вовсе — иррациональной.

В динамике под потолком хрипнуло.

— Специальная Теория Относительности имеет много экспериментально проверенных последствий, которые противоречат интуиции, но являются следствием преодоления скорости света.

Женя невольно вздрогнула.

— Ты давно с нами, Малыш?

— Я постоянно с вами. Но в душу не лезу. Мой нейтринный сканер не «прослушивает» членов экипажа. Только с их согласия. Так что, это не должно вас беспокоить. Приложение запаролено, а доступ к нему имеет только командир экспедиции.

— Вот это-то и напрягает, — подал голос Александр Сергеевич.

— Вы не доверяете Титову? — спросила Женя.

— Нет, отчего же. Просто в замкнутой системе, при определённых тревожных факторах, с человеком может случиться всё что угодно. Я был бы за то, чтобы Малыш «читал» всех нас постоянно. Так было бы правильнее.

— Я не уверен в этом.

— Так что же с этой «другой» теорией? Что за последствия она предусматривает? — спросила Женя.

— Такие последствия включают: эквивалентность массы и энергии — постулаты Теории Относительности, — сокращение длины (сокращение объектов во время движения) и замедление времени (движущиеся часы идут медленнее). Коэффициент «игрек», на которое сокращается длина и замедляется время, известен, как «фактор Лоренца». Согласно ему, для скоростей, с которыми мы имеем дело каждый день, разница между «игрек» и единицей настолько мала, что ею можно пренебречь.

— Что за «единица»? — спросил Александр Сергеевич.

— Это и есть «фактор Лоренца». Простите. Он растёт от единицы (для нулевой скорости) до бесконечности (с приближением реальной скорости к скорости света).