Светлана Смирнова - Тринадцатый

— Ничего страшного в этом не вижу. — Промурлыкал себе под нос Иван Иванович, надевая резиновые перчатки. — Это бывает. — Он быстро, как колобок подкатился на своих коротких ногах к столу. Глянул на Алёнушку, погладил живот, и всё так же улыбаясь, начал тихо, но чётко давать указание акушерке.

В это время, между двумя плафонами разгорался бой. Верх одерживал Неприятный.

— Куда тебе, соломе, в человека? Ты и трёх слов связать не можешь! — Тринадцатый привыкший слушать, а не говорить терпел поражение перед разговорчивой душой.

— А, вот это уже не твоя забота! Я тебе вчера отдал место. Туда и порхай!

— Дружок, объясняю тебе еще раз: туда уже ни кому порхать не надо.

— Вот гад ползучий! — Всё больше злился Тринадцатый. Гроздья ненависти начали влетать в открытую форточку вместе с холодным ветром. Тринадцатый понимал, что гнев сильно мог навредить роженице, но остановиться не мог.

Акушерка вводила очередную иглу в вену Алёнушки. В операционную сбежался весь медицинский персонал родильного дома, дежуривший этой ночью. Иван Иванович командовал. В его практике, а практика его была огромна, летальных исходов не было.

Под потолком, накал страстей дошёл до своей высочайшей отметки. Неприятный напирал, Тринадцатый не сдавался. Так, они несколько томительных минут для роженицы, старались отпихнуть друг друга к открытой форточке. Вдруг, суета внизу насторожила Тринадцатого. Он посмотрел на маменьку. Неприятный поймал его настороженность и захихикал.

— Видишь, это всё за тебя. Ты здесь мешаешь.

— Не я, а ты.

— Не мечтай, я не уступлю. Или ты отсюда улетаешь, или ни мне, ни тебе. Понял! Ты лишний! Она из-за тебя разродиться не может.

— Нет, это ты во всём виноват. Вон, отсюда. — Тринадцатый так громко кричал первый раз за всё время своего существования.

Иван Иванович судорожно нащупал пульс роженицы. Алёнушка была бледная, волосы разметались, глаза ввалились, пульс прощупывался с трудом. Доктор послушал сердцебиение ребенка — ритм в норме. Но что с матерью?

Неприятный позеленел от злости ядовито — зеленым цветом и взмахнул мантией.

— Слушай, ты недотёпа, предупреждаю в последний раз, если мне сейчас не уступишь место, я её отправлю в длительный отпуск.

Тринадцатый понял, что Неприятный не шутит. Для достижения цели ему все средства будут хороши. И эта красивая, молодая женщина, без пяти секунд его мама, — умрёт. Быстро перекрестившись, Тринадцатый закричал, что было сил.

— Да, провались ты в Отстой!

В операционной стал медленно гаснуть свет. Хлопнула форточка от порыва ледяного ветра. Все замерли. Непонятный страх возник ниоткуда и за долю секунды объял всех присутствующих. И только Алёнушка в эту жуткую секунду почувствовала огромное облегчение. Новый человечек, так долго бившийся у неё под сердцем, рвался на волю. Прилив сил и огромная радость густой пеленой окутала будущую мать. Она поднатужилась, и в тот же миг операционную тишину пронзил громкий крик новорождённого. Тринадцатый, не разбираясь, мальчик это или девочка, впорхнул в маленькое тельце.

— А теснота — то какая! Это тебе не райские качели. — Охнул Тринадцатый, и замер.

Сияющий Иван Иванович радостно подпрыгивал вокруг стола.

— Ну, молодец! Ну, красавица! Ну, героиня!

— Кто там у нас? — Еле слышно поинтересовалась Алёнушка.

— У нас сын! Богатырь! Мои поздравления! — Акушерка, быстро закончив все медицинские премудрости, аккуратно положила карапуза на весы. — Вес — три сто. — Отрапортовала она и переложила новорожденного на мерный столик. — Рос — пятьдесят один сантиметр.

— А, теперь, отдыхать. И, как можно больше, красавица. — Доктор довольно потёр руки и вышел из операционной.

Тринадцатый на время ослеп и оглох. Этот период нужно было переждать. Так как он очень устал, то был даже рад отдыху. И только некоторые ощущения мешали ему расслабиться полностью. Но это были уже ощущения тела, а не души.

Отпуск Тринадцатого заканчивался. Со дня на день он ждал вызова в школу.

Ожидание повестки портило ему последние дни. Сама школа, как таковая, его не страшила. Он сумел выстоять, отстоять чистоту нимба на отдыхе. Угнетал другой факт — если он получит человеческий поток информации, о возвращение в чистое поле под голубое небо, следует забыть. Дружба с Меченым закончиться раз и навсегда. А, дружба была не только отдушиной, но и своеобразной школой.

Вызов пришёл на два дня раньше отпущенного срока. Небесной канцелярии было виднее, кто и сколько должен отдыхать. Вызов доставил один из мелких клерков канцелярии. Грубо ткнув повестку на мантию Тринадцатого, он развернулся, и ни слова не говоря улетел.

На повестке была чётко проставлена дата, время, корпус школы и номер качели. Пришло время собираться в школу. Тринадцатый сложил свои вещи в маленькую колбу, полученную в подарок от администрации санатория. На административной башне недремлющее Время отбило начало полдника. Заряжаться Тринадцатому не хотелось, но уклониться от установленного порядка он не мог. Каждый раз ответственные служащие дома отдыха, доносили по номерам в вышестоящие инстанции о неиспользованной Небесной Благодати. Наказанием служил карцер — тройная мера Благодати. Наказуемая душа вылетала из карцера блаженной душой. Её отправляли в Отстой садовником, спиливать рогоносцам рога.

Вспомнив это, Тринадцатый тяжело вздохнул и нехотя полетел на полдник. Впитав в себя четыре оды и два восхваления, отпускники разлетелись по интересам. Тринадцатый незаметно юркнул в любимый закоулок. Здесь, как всегда, его уже поджидал Меченый. У Меченого была ещё одна привилегия, он не посещал общие кормёжки.

— Вот, смотри, прислали.

Тринадцатый показал повестку.

— Пора, брат, пора! Хватит лентяйничать. Смотри, как на казённых харчах отъелся.

От ехидной шутки друга Тринадцатый покрылся серым цветом. Меченый выпустил из под мантии крупную гроздь хохота.

— Не обижайся, мантия лопнет. На обиженных — черти воду возят. И козьих морд не строй, а то, как у чёрта рога вырастут.

— Это у тебя вырастут, если ржать, как козёл будешь. — Тринадцатый от обиды вскочил с места. Он ни как не мог привыкнуть к шуткам друга, чем доставлял Меченому огромное удовольствие.

— Дурачок. Сколько тебе объяснять? Запомни: ржут — кони, у них рога отсутствуют. А козлы блеют, так же, как ты сейчас. Козла от коня отличить не можешь? А ещё хвастался, что всю жизнь в поле на воле, — среди своих и наших.

Меченый замолчал и сердито стукнул по гроздям хохота. От хохота остался только дымок. Тринадцатый понял, что своей обидой рассердил друга. В любую минуту Меченый мог улететь, и прощание превратилось бы в ссору.