Брайан МакГриви - Хемлок Гроув [любительский перевод]

– Есть еще фокусы? – спросил Роман.

– Не те, что подходят для присутствующих дам, – ответил Питер, выгнув бровь на Шелли. Она с ликованием спрятала свое лицо за руками.

Они сели в машину и выехали на дорогу. Роман спросил, представлены ли друг другу Питер и Лита.

Лита повернулась к заднему сиденью. Она была в замешательстве. Как-то от ее оценки его круглого коричневого лица и диких, глубоко посаженных миндалевидных глаз, тщеславных и вульгарных, ускользнуло, что это было, возможно, самое интересное лицо, которое она видела в своей жизни, загадка, стремящаяся к разрешению – тщеславные и вульгарные близнецы-охранники некой непознанной тайны, которой она, разумеется, должна была обладать. Она оставила свою руку на подлокотнике, поскольку опасалась, что если протянет ее для рукопожатия, не выдержит и дотронется до его лица – по этой причине она ненавидела музеи. Кому понравится просто сидеть и смотреть на экспонаты?

Питер удивился, почему кузина Романа смотрит на него так, и почему она не пожала его руку. Ох уж эта семейка.

– Не окажешь нам услугу? – сказал Роман.

– Роман Годфри, только не говори, что у тебя есть скрытые мотивы, – ответила Лита.

– Помнишь того парня, которого мы чуть не сбили? Того, что видел Брук Блюбелл?

– Да, – сказала она с подозрением.

– Поговори с отцом. Вдруг сумеешь узнать о нем больше. Нечто, о чем не говорилось в газетах.

Вот они, проблемы. Ее поспешное предположение, что Роман болтается с другим мальчиком не только для того, чтобы позлить свою мать, но и ради других идиотских и потенциально опасных ситуаций, не стало сюрпризом.

– Что вы двое задумали? – спросила она.

– То, что нам очень нужно, – сказал Роман.

– Мы хотим поймать адского пса, – вставил Питер.

Роман посмотрел на него в зеркало. Питер пожал плечами. Открытое заявление об их миссии, конечно, сделало ее менее зажигательной, чем очевидный тон заговора.

– Вы не посмеете, – сказала Лита, менее противоречиво, чем желала.

– Нам кажется, у нас есть смягчающие обстоятельства, – сказал Роман.

Она бросила на него взгляд, означающий Разве ?

– Адский пес – настоящий человек, – произнес Роман.

– Ты что, пьяный? – спросила Лита.

– Лита, этот парень причиняет вред людям, – ответил Роман.

Лита загибала пальцы: – А – это не человек, это зверь; Б – скажем, у вас есть достаточно хорошая причина считать, что это человек, но вы же не думаете, что справитесь лучше, чем специально обученные профессионалы, выслеживающие его; и В – помимо А и Б, что, как вы думаете, душевнобольной пациент может вам рассказать?

Роман молчал.

– Это значит да? - уточнил он.

– Г, – продолжила она, – допустим, это человек, и вы его нашли: Что вы будете с ним делать?

– А как ты думаешь, дорогая? – спросил Роман. – Избавимся от него.

Лита повернулась назад к очевидному мозговому центру (если для этого можно подобрать слово) операции со взглядом сердитой матери, с которым рождаются все женщины.

– Думаешь, из этого выйдет что-то хорошее?

Он встретил ее взгляд с лицом, демонстрирующим большую редкость: ни намека на необходимость самооправдания.

– Нет, – сказал он.

Они остановились на красный рядом с мусоровозом, и она изучала его и боролась с противоречивыми порывами: титаническими усилиями оградить Романа от самого себя, и – в ее новом, полном веры состоянии – сказать «да» на что угодно, о чем бы этот чудаковатый идиот не попросил ее, пока ее уши полнились звуками перемалывающегося мусора.

Роман высадил Питера после Литы, и сказал, что подберет его около полуночи. Он добавил, что будет лучше, если Питер больше не будет приходить к нему домой: быть замешанным в раскрытии серии ужасных убийств – это именно то, что его мать рассматривает, как появление на званном обеде без бутылки вина: признак плохого вкуса. Питер не расстроился. Он был убежден, как и большинство его предков, что Дурной Глаз не способен убить, хоть и не поставил бы на это семейную ферму.

На кухне, Линда смотрела в окно, наблюдая, как больной гигант подпрыгивал в машине, пока та по кочкам уезжала за холм. Она скосила глаза, и пепел с ее сигареты упал в кастрюлю.

– Будь я проклята, – сказала она.

Близняшки пришли проведать Кристину. Они принесли ей домашнее задание и коробку печенья, которую они смогут вытошнить позже, и сборник песен «поправляйся». Алиса сказала, что у нее теперь убийственная репутация и Кристина ответила, что это мило. Алекса спросила ее, давали ли ей крутые транквилизаторы, и Кристина ответила, что давали. Алиса спросила, в состоянии ли она поговорить об этом.

– Тут не о чем особо говорить, – сказал Кристина. – Я нашла половину человека.

Близняшки молчали.

– Кроме того, я дурачилась с ней, – продолжила Кристина.

Близняшки молчали.

– Знаете, я думала, это подделка, – продолжила она. – Как чья-то шутка. И я поцеловала ее. Я думала, это будет очень смешно.

Близняшки переглянулись. А затем, одновременно, начали безудержно хохотать.

– Лесби! – крикнула Алиса.

Кристина не поддержала общее настроение. Не то чтобы она была расстроена, но звук их смеха впервые заставил ее почувствовать себя живой с того момента, как нашла останки жертвы оборотня, и она была слишком занята, пытаясь сохранить эти воспоминания, побыть с ними еще немного дольше.

Тон Алексы снова стал осторожным, и она спросила Кристину, видела ли та газеты.

Кристина, теребя застежку на пижамных штанах, ответила: – Ага. Мама пыталась спрятать их от меня, но я слышала кое-что по радио и видела в сети.

– Ты все еще… думаешь, это тот парень? – спросила Алиса.

– Это он, – ответила Кристина.

Алекса открыла привод для компакт-дисков. Она резко встала и сказала:

– Я сейчас поставлю это. О, Боже, это шикарно. Все некрофилы были бы в восторге.

Она вставила компакт-диск. Алиса села на край постели, рядом с Кристиной, и позвала ее к себе, и Кристина положила свою голову на руки другой девочки и закрыла свои глаза, когда трек начал играть, а Алиса гладила ее волосы. Первой песней шла популярная два лета назад композиция, которую на протяжении нескольких месяцев они втроем пели множество раз на своих ночевках и в бассейне, и в торговом центре, и на заднем сидении несчастной машины шерифа, пока не наступила осень, и они церемонно не расплавили альбом в микроволновой печи с коллективным отвращением к вещи, еще недавно так беззаветно любимой. Кристина лежала – пальцы пробегали по ее волосам – и беззвучно шептала текст. Со стороны это выглядело, как непроизвольное дыхание, поскольку, когда ты бодрствуешь, ты можешь сам решать, дышать или нет. Затем рука Алисы без предупреждения остановилась, и Кристина открыла глаза, чтобы увидеть склоненное над ней перекошенное лицо девочки.