Брайан МакГриви - Хемлок Гроув [любительский перевод]

– Роман? – позвала она.

Сначала она подумала, что он ее даже не заметил; он оставался совершенно неподвижным, как какой-то садовый гном. Но затем он повернул к ней лицо и сказал:

– Света нет.

– Роман, ты в порядке?

Он выставил ладони и смотрел, как сквозь пальцы сочится дождь.

– Просто дождь, – ответил он.

– Роман, думаю, тебе лучше зайти.

Он не отказался, но и не двинулся с места, и тогда она протянула к нему руку. Послышался глубокий раскат грома. Он принял ее руку, и она повела его наверх, в ванную, и дала свое розовое кимоно фирмы «Victoria΄s Secret».

– Думаю, тебе подойдет, – сообщила она.

Он вручил ей свою мокрую одежду через дверь, она развесила ее на сушилке, затем зажгла несколько свечей в комнате. Когда он вошел, она прижала ладонь ко рту, стараясь сдержать смех – эта детская розовость и его бледность смешно сочетались.

– Сюда, – сказала Эшли. Она усадила его на свою кровать и обернула плечи пледом, сама же села в кресло-качалку и смотрела на него. Он здесь, Роман Годфри, сидит полураздетый на ее постели. Ее сердце билось, щелкая, как желатин.

Не то, чтобы она хотела Романа. Он был не просто худшим экземпляром тщеславного придурка, но по-настоящему больным идиотом, одним из тех, кто может подойти к вам на танцах и вручить букетик, сделанный из рулончиков от тампонов, – что он и сделал в девятом классе – и она всегда гордилась своей устойчивостью к необъяснимой привлекательности, производимой им на других девушек. Но вот он перед ней. Это бедное промокшее создание, отрешенно смотрящее на пламя свечи – и даже, если у тебя есть абсолютный иммунитет к чарам Романа Годфри, как твое сердце не может не трепетать от жалости к нему сейчас? Что за неудачник!

– Что с тобой? – спросила она.

Он опустил голову, чтобы не встречаться с ней глазами. Свеча вырисовывала строгие геометрические линии на его лице. Она заметила красный подтек из-под пластыря на его щеке.

– Роман, что случилось?

Он смотрел, не мигая, и его щеки блестели от пролитых слез.

– Все в порядке, – сказала она. – В порядке, эй. – Она подошла и, присев рядом, взяла его за руку.

– Эй, – отозвался он, не поднимая головы.

– Почему бы тебе не рассказать мне обо всем? – продолжила она. – Может, тебе нужно выговориться?

Он закрыл глаза и опустил лицо на жесткий, уродливый кулак. Затем расслабил его.

– Роман, – позвала она.

– Я урод, – сказал он.

– Что?

– Я урод. Я уродливый человек.

– Роман! – запротестовала она.

– Во мне уродство, которое невозможно любить.

Он вырвал свою руку, закрыл лицо ладонями и заплакал. Покрывало спало, и его лопатки, рельефно проступая через халат, поднимались вверх и вниз, словно он пытался взлететь.

Время шло, и Роман взял руку Эшли и прижал ее к деревянной решетке кровати, рядом со второй. Он вытянул пояс из кимоно, в которое до сих пор был одет, и связал ее запястья сложным и, видимо, часто практикуемым узлом. Она сказала, что он сошел с ума. Он поцеловал ее чуть выше линии трусиков, и она сказала себе: Наконец-то … Тут же скомандовав разуму заткнуться.

Он стянул ее трусы. Ее сердце колотилось, и грудь часто вздымалась, но, где бы он ни выучил этот узел, он был не для игр – сопротивление делало его лишь туже. Роман встал над ней на колени, халат распахнулся, обнажив торс, похожий на туго скрученную веревку. Он раздвинул ее ноги и опустил между ними голову. Изголовье кровати закачалось. Через несколько минут он остановился, приподнялся, и она почувствовала его дыхание.

– Твой черед, – сказала она.

Он посмотрел на нее. Было что-то детское во влажности на его лице, и вместе с растрепанными светлыми волосами его облик походил на херувима эпохи Возрождения.

– Твоя очередь, – повторила она.

Он поднялся и снял с себя трусы. Ее язык задрожал от его твердости.

– Развяжи меня, – попросила она.

Роман проигнорировал ее и, взяв за голени, перевернул, но поскольку ее руки были связаны, она не смогла сделать это полностью, и в итоге легла с ногами, скрещенными как ножницы, – и неожиданно все изменилось. Эшли слышала истории девушек, попавших в такие ситуации, и когда они становились заложницами дальнейших событий, меняли свое мнение, будто это так работает. Ты заходишь так далеко, и в голове что-то переключается, и ты уже не винишь себя за то, что ты была маленькой шлюшкой, возжелавшей член. Но теперь она поняла: все не так. На самом деле ты не меняешь свое решение, то, что меняется, – это твое тело, диктующее, что правильно, а что нет, и до сего момента она не подразумевала, что подобные вещи могут резко начать казаться столь неправильными. Она начала бороться с узлом, но он держал ее крепко.

– Роман! – сказала она.

Его лицо приняло отрешенное выражение, зеленые глаза казались окнами в никуда. Он был похож на ртуть.

– Роман, пожалуйста, развяжи меня, – попросила Эшли. – Мне это не нравится, Роман.

Он, крепко зажав ее бедра, надавил и вошел в нее. Она была очень влажная от собственных выделений и его слюны, и было нечто уникально ужасное в легкости его насилия.

– Роман! Роман, постой. – Сказала она в надежде, что он просто увлекся, как иногда это свойственно парням. Но в его глазах она увидела другое: что-то ушло из них, и она не знала куда.

Он двигал своими бедрами быстро и сильно. Она попыталась скрестить ноги, помешать ему, но он твердо держал их своими руками.

– Роман, хватит !

Самое страшное, что он даже не делал вид, будто ему это нравится. Часть ее не ощущала связи происходящего с ее телом, с насилием, лишь шатающаяся в такт спин– ка кровати напоминала ей об этом. Она была слишком напугана, чтобы говорить, но слышала свои мольбы, слышала свой плач и всхлипы и была похожа именно на истеричную девку, которая сама себя бьет или режет, или что-то еще. Она приказала телу замолчать. Чего бы он ни желал от нее, он этого не получит.

Но ее тело не хотело сотрудничать. Она слышала, как оно продолжает бороться и умолять и отказываться принять. Позволить этому продолжаться, пока все само не закончится, – вот лучшая идея. Но тело отказывалось принимать такое обращение с плотью. И она смирилась: ее глупое тело не так уж и ошибается.

Затем Роман остановился. Он наклонился и приблизил свое лицо к ее. Он смотрел ей в глаза. Его глаза были окнами в никуда. А затем в них не стало даже окон, осталось только ничто.

– Сделай это, – сказал он.

После этого она снова почувствовала себя, ощутила себя в этой комнате, в этой кровати, где она трахалась с Романом. Его худое тело, с венами, выделяющимися на шее и руках, в кимоно, развевающемся эфирным призраком позади него – и она хотела больше, чем уже полученное, не удовлетворившее ее.