Брайан МакГриви - Хемлок Гроув [любительский перевод]

– Зачем он приходил туда? – спросил Норман.

– Я не знаю.

Он нажал пальцем на вершину пирамидки, украшающей край перил.

– Оливия, скажи мне правду, – сказал он. – Ты что-нибудь знаешь о проекте Уроборос?

– Я говорила тебе, я знаю о том, что там происходит, не лучше тебя. Это имеет какое-то отношение к Роману?

– Зачем он приходил туда? – повторил Годфри. – Там что-то произошло, ты не можешь вести себя, будто ничего не произошло.

Она повернулась к нему и посмотрела с отсутствующим, что было по его опыту для нее непривычно, взглядом. В ее глазах была полнейшая пустота.

– Норман, последнее, что меня сейчас заботит – это действие, – ответила она.

Она прикурила сигарету. Свет датчиков ушел в другом направлении. Огонек сигареты осветил слезы на ее щеках.

– Лив, – сказал он. Он не называл ее этим вопиющим омофоном [8] уменьшительное от Олиивии – Liv произносится так же, как слово Live – живи очень долгое время.

– Лив, Лив, Лив, – произнес он, качая головой.

Этой ночью, после полуночи, зазвонил телефон Годфри.

– Здравствуй, – ответил он, а затем, – О, ради Бога… – и потом, – нет-нет, я уже еду. Он положил трубку, повернулся к Мэри и начал было оправдываться, но не закончил; это было излишне. Ее безразличие насчет его неожиданного бегства из их постели вызвало в нем болезненный импульс, желание закончить объяснение. Он завис над ней, сжав ее руку, и сказал, что вернется так скоро, как сможет. Она показала ему, что нет нужды пытаться говорить правдивее, чем есть на самом деле.

Реабилитированный, он второй раз за день поехал к Дому Годфри и залез в другую постель, после чего началась их с Оливией деятельность , которой не было долгие годы, с тех пор как последний раз он называл ее сокращенным именем. Они спали вместе. Фраза, которую он никак не мог понять, в качестве эвфемизма для секса, словно слово трахаться несло в себе больше сложностей и последствий.

Через несколько часов он неожиданно проснулся, ощущая животную сконфуженность от нахождения не в той постели. Сейчас он лежал один, и, быстро сориентировавшись в пространстве, заметил ее, сидящей на подоконнике. Она была обнажена, одна нога была закинута на другую, и шепот сигаретного дыма кружился над ее головой.

Потерянная в собственных мыслях. Мыслях о мире, где такие вещи могут случиться с нашими детьми, и мы ничем не сможем им помочь.

Питер и Лита доедали свой ланч в кафетерии, когда он почувствовал приближение этого. Он заметил некую нервную энергию, исходящую от нее, отчетливое женское напряжение, от которого, если высвободить его, никто не спасется. Он ощущал это своей Свадистханой. Прошла уже неделя. Роман был все еще без сознания, и Питер не делал ничего в продвижении их расследования. Он вообще ничего не делал; он знал, что битва близится, но не знал какие формы и обличья примут последствия, если он продолжит пытаться нащупать что-то. Сейчас, единственное верное решение было – принимать вещи такими, как они есть, и не влезать в какие-либо сложности. Сейчас он занимался только этим. Но то, как Лита ковыряла ложкой свой йогурт, означало, что, что бы ни было у нее на уме, скоро это станет и его заботой.

– Вау, твои серьги подобраны к кошельку? – сказал Питер. Как правило, по его наблюдениям, модные решения девушек всегда были направлены на определенные диверсионные цели.

– Я хочу, чтобы ты пришел ко мне на обед, – произнесла она.

Питер молчал.

– Это очень важно для них, – продолжила она. – Это… очень важно для меня.

Питер приказал своему внутреннему взору представить, как заходит солнце, растекаясь медом по осенней траве; тихий бегущий поток, огибающий круглые речные камни и первые серебристые лучи новой луны. Итак, мы дошли до Этого. И разве это не тот самый разговор, который ведет к бойфренду и обязательствам и другим словам, на которые у него была аллергия. Девчонки. Как только вы повторно настаиваете на вполне разумных границах, они повторно напирают на вас со всей мощью бульдозера. А вся ирония в том, что почему-то мужчин считают охотниками.

Она выжидающе смотрела на него. Ожидая десять миллионов вещей, которые могут крутиться в девичьей голове. Очевидно, он позволил зайти всему этому слишком далеко. Очевидно, если он скажет ей «Мне нужно немного личной свободы», она вместо этого услышит звон свадебных колоколов. Он знал, как с этим справиться. Как говорил Николай: «в девяти случаях из десяти, когда женщина заставляет ныть твой живот, решением служит взять ее домой и заняться сексом». Так и было. Он так и поступит, просто возьмет ее домой и займется сексом, как это было раньше, и больше тут не о чем говорить. Он улыбнулся ей и кивнул, она улыбнулась в ответ, думая, что добилась своего.

Последующим вечером Мэри Годфри с трудом сдерживала свое недоверие, что она сидит за одним столом с ходячим переносчиком блох, грязным хулиганом, делится с ним хлебом, как с любым другим школьным приятелем дочери. Все годы терпения и труда, что она посвятила этой семьи, читавшиеся на ее лице, готовы были рухнуть за один вечер. Но это был все еще ее стол. Вполне подходящий для жертвоприношения того, что еще осталось святого. Классовая ненависть! Такое нервное отношение было следствием того, что Мэри Ньюпорт сама росла дочерью необразованного сталевара по другую сторону железной дороги, и что ни ее муж, ни ее дочь знали об этом не более, чем они ведают о темной стороне луны. Она не хотела ей такой участи – потому создавшееся положение напоминало ей оживший роман Джейн Остин, где родители обеспокоились, как бы их единственное чадо не закончило жизнь, прозябая в сточной канаве. Один взгляд на подобных Питеру Руманчеку, – и вы уже ответственны за, хоть и отвлеченное, но важное понятие классовости. Только если ваше имя не Норман Годфри. Если вас зовут так, вся ваша ответственность состоит лишь в сопротивлении предку, мертвому уже более сотни лет.

Но ничто из этого не было истинной причиной беспокойства Мэри. Больше всего ее беспокоило ее собственное участие во всем этом фарсе. Когда у Литы впервые появилось предложение отобедать, ответом Мэри стал тяжелый и гадливый смех, неприятный ее собственным ушам, и категоричное Нет. Но Лита не собиралась спорить с ней, даже не взглянула на нее. Она посмотрела на своего отца, безошибочно понимая: он с этим справится. Справляться с безумными – его работа. Мэри стало интересно, есть ли определение тому, в кого она превратилась. Это будет инверсия эхо – тело, отделенное от голоса. А все, что хочет голос, если его кто-нибудь сможет услышать, просто спросить, как они позволили всему этому произойти?

После ужина, она, извинившись, ретировалась, заявив о неожиданно настигшей усталости, а доктор Годфри налил себе выпить и предложил Питеру. Парнишка заслужил выпивку, высидев под пристальным светом прожекторов, излучаемых гостеприимством Мэри.