Эрик Хадспет - Химера

Третьего мая 1884 года у Спенсера и Элизы родился здоровый мальчик, которому дали имя Сэмюэл. Но радость от его рождения была недолгой. Ее оборвала трагедия. Их второй ребенок, Виктор, заболел брюшным тифом. Он болел несколько недель и умер всего через четыре месяца после появления на свет Сэмюэла. Запись, повествующая об этом событии в дневнике Спенсера, датирована сентябрем 1884 года.

Мой дорогой нежный ангел, мой дорогой нежный… Теперь он ушел к своей сестре Элизабет. Я, его родитель, его отец, не смог помешать ему уйти. Что будет с остальными моими детьми? Буду ли я так же беспомощен, когда они заболеют? Со всеми своими достижениями, со всем, чему я научился в своих беспрестанных трудах, со всеми приобретенными знаниями, которых у меня существенно больше, чем у обычного образованного человека, я не способен спасать собственных детей? С таким же успехом я мог бы убить их своими руками.

Неужели мне остается лишь засвидетельствовать смерть? Неужели я не способен разделить радость жизни?

Разочаровавшись в популярности анатомической экспозиции и оплакивая утрату сына Виктора, Блэк с головой ушел в работу. Теперь он верил в то, что сможет доказать истинность своих убеждений, только если сумеет создать живое свидетельство, сумеет оживить свои творения. Только в этом случае мир его поймет.

Сразу после возвращения в Филадельфию зимой 1884 года он начал работу над пересадкой живых тканей в небольшом сарае в лесу позади своего дома. Со временем этот сарай превратился в своего рода лабораторию. Блэк жил в доме, но каждое утро садился на лошадь и ехал в лес, чтобы продолжить работу в лаборатории. Он с необыкновенным упрямством и целеустремленностью предавался своей одержимости творением жизни.

Когда приходит смерть, сама жизнь внутри тебя знает свою участь. Она корчится и цепляется за тело с беспримерной яростью. Затем, в одно стремительное мгновение, боль исчезает, и все, что ты слышишь, – это звук смерти. Она подходит к тебе очень осторожно, как будто пространство между тобой и ею заполнено водой. Звук ее голоса приветствует тебя с благоговением посланца и непредубежденностью дипломата, пытаясь утешить тебя ее значением и успокоить ее присутствием.

На протяжении следующих двух лет Блэк приобрел несколько мелких живых животных, над которыми и начал свои эксперименты. Его одержимость привела к отчуждению от жены и детей. Он напряженно работал и терпел неудачу за неудачей. Все его усилия ни к чему не приводили. Через полтора года такой жизни Элиза поняла, что больше не может мириться с его поведением. Она написала своему зятю Бернарду и попросила его приехать.

…мертвые животные, окровавленные животные, живущие в клетках, умирающие или обреченные, или того хуже. От сарая исходит невыносимый смрад, на который сбегаются звери со всей округи только для того, чтобы быть пойманными или убитыми моим супругом… Я молю Бога, чтобы твой брат был здоров. Ты тоже должен молиться…

Осенью 1887 года Бернард приехал, чтобы помочь Элизе. Как и она, он был очень обеспокоен здоровьем брата, как физическим, так и душевным. Спенсер Блэк был сдержан, неразговорчив и явно не способен отказаться от работы. Он целыми днями в полном одиночестве пропадал в лаборатории.

Это произошло в ноябре 1887, спустя более чем два года после финального выступления на ярмарке. Блэк попросил Элизу и Бернарда стать свидетелями научного достижения, которое он назвал современным воскрешением. Ни Элиза, ни Бернард не были подготовлены к тому, что им предстояло увидеть. Трехлетний Сэмюэл и шестнадцатилетний Альфонс были с Элизой, когда все они вошли в лабораторию Блэка. В своем дневнике Бернард описывает представшую их взглядам сцену и последовавшие за этим события:

У меня оборвалось сердце, а все внутренности как будто заледенели, когда я увидел, что сотворил мой проклятый Богом братец. Комната была полностью погружена во тьму, лишь маленькая лампа стояла на столе. Она освещала страницы тетради с записями, банки с какой-то жидкостью и клочки плоти, маленькие пустые клетки на полу возле стола и омерзительную грязь повсюду. Помещение было сырым и пропахло смертью и экскрементами. Спенсер подвел нас ближе к столу, где я наконец увидел, что он с такой гордостью нам демонстрирует. На полу лежало истекающее кровью животное – собака с крыльями петуха, пришитыми к ее спине. Лишь едва заметное дыхание указывало на то, что собака еще жива, хотя это казалось невозможным, так она была обезображена и изранена. Элиза спрятала Сэмюэла в складках своего платья, а ее левая рука беспомощно пыталась нащупать плечо Альфонса. Она не сводила глаз со Спенсера. Элиза бросила на несчастное животное лишь один беглый взгляд. Она плакала. Альфонс стоял неподвижно на таком расстоянии от матери, что она не могла до него дотянуться. Его лицо было лишено какого-либо выражения. Животное вздрагивало от голоса Спенсера. Его крылья захлопали, когда оно попыталось подняться. Спенсер засмеялся и зааплодировал.

Из темноты в глубине лаборатории донесся громкий стон, а затем что-то с треском ударилось о прутья клетки. Только тут мы осознали, что несчастное животное, лежащее на полу, тут не единственное. Элиза выбежала наружу, волоча за собой Сэмюэла. Она попыталась забрать и Альфонса, но он отказался уходить и был достаточно силен, чтобы высвободить локоть из ее пальцев. Она его оставила, но я схватил негодника за плечи и приказал идти за матерью.

Оставшись со Спенсером наедине, я дал волю гневу. Я кричал и требовал, чтобы он мне все объяснил. Что он наделал? Чем он занимается? Я был зол на него, меня возмущало то, что он способен на подобную жестокость. Я не знал, как он смог пойти на такое. Он сказал мне: то, что он сделал, предельно ясно. Настолько ясно, что окровавленное животное на полу почти способно заговорить и рассказать мне, что тут произошло. Пока Спенсер отвечал, животное отчаянно двигалось. Я сказал ему, что зверь умирает. Я был вне себя и едва не плакал, стараясь не смотреть на существо на полу. Его когти царапали пол, и каждая попытка встать заканчивалась неудачей. Его тело источало кровь и желчь сразу в нескольких местах. Оно корчилось у ног Спенсера, но он говорил, не обращая на своего питомца никакого внимания. Он объяснил мне, что животное вовсе не умирает, а как раз напротив, живет, более того – рождается. Я начал оспаривать его логику, но тут он принялся кричать и поносить меня так безжалостно, что мне показалось – он готов меня убить. Спенсер сказал, что его работа предназначена не для меня и не для него, но представляет собой новую науку, целый новый мир. Он стоял перед животным, как будто защищая его. Я понял – что бы я ни сказал, мне не удастся его переубедить или успокоить. Я в последний раз попытался что-то возразить.