Виталий Кулик - Ведьма полесская

Рев пламени и горестная отрешённость Янинки позволили Прохору незаметно приблизиться к девушке сзади. Остановившись, он долгое время пребывал в нерешительности. Ему хотелось заглянуть в серые глаза, но что он там увидит! В последний момент Прохор сокрушённо осознал, что, если он заговорит с Янинкой или хотя бы встретится с её взглядом, он не сможет исполнить намеченное. Да и полной уверенности в её заклятиях на сына теперь почему-то уже не было. Но всё же это была одна колдовская кровь: мать ведьма — и такая же дочь! Они обе виновны в его горе! И обеим должно быть возмездие!

Решив лишний раз не бередить себе душу и поскорее поставить точку на колдовской семейке, Прохор вскинул ружьё. На мушке он отчётливо видел до боли знакомые волосы, лебединую шею, которую совсем недавно страстно целовал… Если бы это была не Янинка! Только не она! Будь сейчас на прицеле любой другой человек, виновный в гибели его первенца, Прохор без всяких раздумий нажал бы на курок!

Вздрагивая, ствол ружья медленно клонился к земле. Руки вспотели. В который уж раз за последнее время сердце человека бешено колотилось от неимоверного напряжения. Казалось, ещё чуть-чуть — и оно не выдержит!

Прохор опустил ружьё. Он понял, что вряд ли у него поднимется рука лишить жизни эту девушку, какое бы зло она ему не причинила. Наверное, всё-таки он её любил…

— А я думала, выстрелишь… — услышал вдруг Прохор тихий голос Янинки и вздрогнул от неожиданности: он был уверен, что она не заметила его присутствия.

А девушка всё так же неподвижно стояла к нему спиной, и Прохор был шокирован: Янинка знала, что он целился в неё, но даже не шелохнулась, не попробовала убежать, спрятаться или попросить пощады. Она смиренно ждала его приговора: жизнь или насмерть жалящий свинец.

— Я должен тебя покарать… — сдавленно прорычал Прохор, стараясь снова распалить в себе злость, начавшую вдруг стремительно угасать.

— За что?

— Ты и твоя мать повинны в смерти моего сына!

— Никогда бы не причинила вреда дитяти, а тем более твоему, — всё так же невозмутимо промолвила Янинка и медленно повернулась.

Взглянув в заплаканные глаза девушки, Прохор понял, что не поверить ей просто невозможно.

— Я мог бы убить тебя… — с ужасом выдохнул он, осознав, что минуту назад мог совершить непоправимое.

— Нет. Ты не убил бы нас… Я это чувствовала…

— Убил бы! Обеих собирался порешить… и твоей старухи уже нет. Мог и тебя… — сообщив Янинке о смерти Химы, Прохор совсем уж робко пытался воскресить свою угасшую решимость.

— Про мать я уже догадалась. Что ж… значит такова её доля, — Янинка, казалось, спокойно приняла скорбную для неё весть. — Но всё равно Бог не позволил бы тебе убить и нас…

— Но твою старуху-ведьму я уже прикончил! Мог и тебя… — ничего не поняв, раздражённо выкрикнул Прохор.

— Я не о ней…

И вдруг Прохору показалось, что у него уже когда-то был похожий разговор, только с Марылькой.

— А о чём это ты толкуешь? — дрогнувшим голосом спросил он, хотя уже и сам всё понял. И опять внутри противно похолодело от мысли, какой тяжкий грех мог взвалить на себя!

Янинка вздохнула:

— Твоё дитя будет напоминать о тебе… Я так хочу.

— И когда ты поняла… что затяжелела?

— Недавно. Я испугалась и не знала, что делать… Тебя хотела повидать… рассказать. Шла вот в село… Хотела тебя увидеть, а увидала… совсем другое. Но, клянусь, я тут ни при чём, — слова Янинки звучали тихо, монотонно, с каким-то пугающим безразличием. — А насчёт матери не знаю… хотя, думаю, что и она тоже…

— Что ж делать-то теперь? — перебил Прохор девушку, думая совсем о другом. — И куда это ты собираешься податься? — растерянно выдавил он, заметив собранный узелок с пожитками.

В ответ Янинка неопределённо пожала плечами.

— А сам-то ты куда запропастился? Уж, наверное, с полмесяца как не показывался. Сразу бы сказал, что разлюбил, иль Марыля дозналась — и испугался. А то втихаря сгинул с глаз и ни слуху ни духу, думай, что хочешь.

— В словах Янинки вместе с укором сквозила и скрытая ирония; она была очень обижена на Прохора.

— Никуда я не запропастился. Был у своих. Вчера вот только возвернулся, а тут — на тебе… Даже и подержать на руках Егорку не успел… Не застал я его… живого.

— Мне очень жаль, что такое случилось… Поверь, моё сердце тоже переполнено печалью. Да-а, — вздохнула Янинка, — беда всегда приходит, когда её меньше всего ждёшь.

Оба на некоторое время замолчали, думая каждый о своём.

— Чего ж не сказал, что в отлучке долго будешь? — меланхолично произнесла Янинка, всё ещё пребывая в горестных раздумьях.

— Да всё как-то нежданно-негаданно получилось. Оказия вышла, пан Хилькевич через наши края проезжал… К Войховскому, правда, лишь на часок завернул, но всё равно… Разрешил мне остаться погостить дома.

— Как батька, мама? Живы, здоровы?

— Да, слава богу, крепятся.

— Братья как? Настенька? Это ж она у вас самая младшенькая?

— Ага. Они все тоже ничего.

— Сашко, наверное, уже повзрослел?

— Сашко и Настюха живут лучше всех. Младшие всегда в пестунах ходят… А что это ты про моих всё спрашиваешь? Ты бы лучше обо мне что спросила.

— Да ты мне столько рассказывал о своих родных, что мне кажется, будто я давно их знаю. А про тебя мне и так всё известно. Вот только не знала, что скрыться можешь, не сказав ни слова.

— Янинка, ну я ж тебе объяснил: так вышло. Не мог я не поехать. Тянет меня туда… Зовёт моё полесье к себе обратно. И стоит этот зов в моей душе таким тоскливым плачем кукушки, что хоть самому плачь. А эта сторонка меня не принимает…

— Я где-то слышала такое выражение: зов Полесья. Наверное, этот зов и не даёт тебе покоя… Хотя… тут тоже Полесье…

— Полесье, да не то… Будет возможность — непременно вернусь в родные места. Не смогу я тут покой обрести…

— Ладно уж, говори открыто, я не обижусь: всему виной мамаша моя. Но теперь-то тебе спокойно уже будет.

— Не знаю, что дальше будет и сейчас что делать, тоже ума не приложу? — растерянно протянул Прохор и украдкой глянул на живот Янинки.

Янинка, конечно же, заметила этот беспокойно брошенный взгляд.

— Тебя я ни в чём не виню, так что не тревожься. Ничего от тебя не требую. Как-нибудь выдюжу…

— Не выдюжишь! Пропадёшь ни за грош! — сорвавшись, вдруг выкрикнул в сердцах Прохор. Он был очень напуган сложившимся положением, но и оставлять на произвол судьбы девушку, попавшую по его вине в незавидный переплёт, не мог — не такой породы. Прохору уже не верилось, что всего лишь полчаса назад он готов был растерзать эту молодую ведьму. И вот сейчас глядя на поникшую, но всё такую же прекрасную Янинку, он проникся к ней жалостью, тесно переплетённой с нежностью. Да, никогда и ни к кому он не испытывал таких чувств, даже к Марыльке. Но и выхода он не видел…