Лариса Капицына - Дело №346

– Прикрыта.

– Значит, посторонние или посторонний могли быть, а сделав свое дело, покинули помещение до того, как поднялся шум. Соседей опросили? Как всегда «никто и ничего»?

– Как всегда, – вздохнул Вадик. – А могло быть так? Он сидел на работе, что-то стукнуло в голову, ну, знаешь, всякие неприятности, проблемы, решил, ну его все к черту, пошел домой, хотел прыгнуть, а потом передумал, стал лезть обратно, оступился – и привет! Могло так быть?

– Могло, конечно. Тем более, что он был пьян.

– Я зашел к экспертам и поговорил с ними. В заключении в глазах рябит от всяких терминов и медицинских словечек. Я ни черта не понял. Поэтому решил просто поговорить. Короче говоря, он был пьяницей. Еще не алкоголиком, но пил уже конкретно.

– Какими дозами?

– Здесь дело не в дозах, а в регулярности. Печень увеличена.

– Меня больше интересует, почему он пил и с кем. Все-таки не слесарь какой-нибудь, интеллигентный человек, врач. Значит так: нужно выяснить не было ли у потрепевшего причин для суицида, как прошел его день с утра плоть до момента происшествия и не было ли в квартире других лиц, которые могли быть причастны к его гибели.

– Я тут подумал, нужно съездить к нему на работу. Может, из-за пьянки его собирались уволить или уже уволили.

– Может быть.

Мешков бросил заключение в папку, грустно вздохнул, и пожелав мысленно, чтобы это дело не слишком затянулось, удивил Вадика в третий раз:

– Поехали к вдове. Думаю, надо начать с нее.

Поднося руку к звонку, Вадик предупредил:

– Сейчас будет море слез. С женами всегда так… – и вздохнул, представив себе почему-то худенькую женщину в черном одеянии, с заплаканным лицом и тонким дрожащим голосом. Она будет много говорить, вдаваться в несущественные подробности, рассказывать каким хорошим был ее муж, и плакать, плакать, плакать… Понадобится бог знает сколько времени, прежде чем они выяснят, что иногда он позволял себе выпить немного, и еще столько же, чтобы она, наконец, признала, что в последнее время ее муж действительно спивался, но все равно он был очень, очень хороший. И снова примется за свое, а они будут утешать ее по очереди и ждать пока иссякнет этот поток.

Она не открывала.

Мешков и Вадик озабоченно переглянулись, потому что в квартире во всю мощь динамиков надрывался телевизор, значит, вдова была дома. Вадик, уже без всякого стеснения, барабанил по двери кулаком. И как раз, когда он занес руку для очередного удара, дверь приоткрылась и в проеме показалось заспанное, недовольное лицо. Ее лицо. Ни при каких обстоятельствах оно не могло бы показаться привлекательным. Круглое, одутловатое, с обвисшими щечками, окруженное пышными, обесцвеченными волосами, с вздернутым носиком и маленьким капризным ртом, теперь, когда его исказила гримаса недовольства, оно казалось почти отталкивающим.

Вдова выглядела старше своих сорока лет. Веселенькая пижама в мелкий цветочек, обтягивающая пышные формы и предполагающая нечто игривое, только усугубляла дело.

Они ее разбудили. Вадик, который возненавидел ее с первой секунды, подумал, что спать при орущем телевизоре, который слышно даже за дверью квартиры, может только очень здоровый человек. И еще он подумал, что она настоящая стерва. Не потому, что у нее было отталкивающее, искаженное гримасой недовольства лицо, а потому, что от нее исходила скрытая агрессия, и потому, что в одно мгновение оглядев мужчину, она могла совершенно точно дать ему оценку. Как мужчине. И после того, как она выносила свой вердикт, никакие слова и поступки уже не могли ничего исправить или разубедить ее. Она почти никогда не ошибалась. Только один раз, и эта ошибка стоила ей очень дорого.

Именно это она и сделала. Посмотрела на них быстрым, оценивающим взглядом. Поэтому двое мужчин, явившихся к ней ранним утром, чтобы покопаться в ее личной жизни, немного смутились. Наверное, то, что она увидела, ее не слишком впечатлило, потому что она без всяких эмоций бросила небрежно:

– Проходите. – и впустила их в маленький, заставленный всяким барахлом, коридор.

Закрывая за ними дверь, она объяснила, что вчера хоронила мужа, у нее был очень тяжелый день. Она отпросилась с работы, хотела отоспаться. Но вот явились они и разбудили ее.

Вдова замолчала и стала переводить взгляд с одного мужчины на другого, ожидая извинений.

Вадик был уверен, что Мешков поставит ее на место и скажет: «Ну, знаете что, милая женщина! Мы к вам не на пирожки пришли, а по делу. Между прочим, по поводу смерти вашего мужа, которого вы вчера хоронили. И мы не можем подстраиваться под каждого свидетеля, так что давайте не будем…» Вадик представил, какое глупое лицо будет у этой стервы, когда Мешков скажет ей так. Ну или примерно так. Но вместо этого услышал:

– Я как-то не подумал. Можно поговорить в другой день. Завтра, например. – Вадик даже приоткрыл рот от изумления.

– Ну, хорошо. – вдова сдержанно улыбнулась и махнула рукой. – Поговорим сейчас. Все равно я уже не усну.

Она попросила их пройти на кухню. Сказала, что ей нужно одеться, и что много времени это не займет, и действительно довольно быстро вернулась, уже в халате и мужских домашних тапочках. Стягивая руками на большой мягкой груди полы халата, она сообщила, что готова ответить на их вопросы, хотя совершенно не понимает к чему столько шума вокруг такой жалкой персоны, как ее муж. Так она сказала и посмотрела на них равнодушными светло-серыми глазами, слегка припухшими ото сна.

Проходя мимо маленькой комнаты, должно быть спальни, Мешков бросил взгляд на большую плазму, сверкающую всеми цветами радуги. Это был единственный предмет во всей квартире, который говорил о том, что Тучков неплохо зарабатывал, все остальное было обшарпанным, полинявшим, допотопным.

Мешков посмотрел мельком на экран: симпатичная брюнетка, то ли японка, то ли китаянка, улыбаясь ненатуральной улыбкой, давала советы, как сервировать стол к приходу гостей. Обычная чепуха для домохозяек. Если вдова и слушала эти советы, то явно им не следовала. Хозяйкой она была скверной.

Они сидели на кухне, где царил страшный бардак: в раковине возвышалась гора грязной посуды; на кухонном столе, покрытом липкими пятнами от чая – стопка дамских журналов, жидкость для снятия лака, ватные диски и пепельница, полная белых тонких окурков. Она не придала этому никакого значения и не смутилась. Просто сдвинула этот хлам в сторону, чтобы Вадик мог разложить свои бумажки. Вдова идеально соответствовала окружающей обстановке, она была неухоженной, обрюзгшей, заспанной. Но у Мешкова сложилось впечатление, что эта неряшливость обманчива, несколько нарочита. Он был уверен, что эта дама при желании могла за пять минут привести себя в порядок и выглядеть еще очень и очень привлекательной. Но сейчас, сидя на табурете за грязным кухонным столом, заваленным всяким барахлом, она только производила впечатление очень нерадивой хозяйки. Впрочем, жена она тоже была никакая, потому что не только не выглядела как убитая горем вдова, не была даже расстроена. Слезами здесь и не пахло, и Вадик решил, что вариант с тихой, плачущей вдовушкой нравится ему гораздо больше.