Дэннис Крик - Прикосновение

− Теперь ты ему не нужен, ему нужен город. Гонимый вечной жаждой крови, он обречен на страшные деяния, среди которых месть лишь средство, но не цель.

Дарей Пол выдохнул. И, так как сказал он все это на одном дыхании, практически не останавливаясь, сейчас ему понадобилась пауза.

Переждав с полминуты, Роберт, наконец, задал ему главный вопрос:

− Где нам искать его?

− Не знаю. Он не любит выделяться… именно поэтому он так удачно вжился в роль простого каменотеса. До самого последнего момента он хотел оставаться незамеченным. Словно призрак, прячущийся в тени своих слуг. И даже сейчас, когда нападение уже свершилось, он будет прикрываться ими. Они сделают за него все. Потому что он боится… Привычка, старая, как и он сам, сильнее всего остального. Раньше ведь вампиры прятались по норам, как загнанные твари. На них постоянно велась охота. И он пронес в себе эти страхи сквозь века.

− Но тайное уже стало явным, и скрывать больше нечего.

− Это вы так думаете. А он по-прежнему боится.

− Но чего? Чего сейчас может бояться столь могущественный вампир?

− Клинка, оружия Алфера Гармы, аригольского мастера оружейных дел. Только им можно убить его. Я знаю, детектив, этот клинок у вас…

Роберт нащупал ножны, оружие было на месте.

− Нужна крепкая рука. Но одного клинка мало… Отправляйтесь в церковь, скажите священнику, что пришли по моей просьбе. Он даст вам серебряные распятия, вы сможете заточить их под ножи. Их будет мало, но по крайней мере хоть некоторые из вас смогут постоять за себя, – каждое слово −

измученный вздох, каждое движение − очередной шаг к смерти, грозящий стать последним.

− Заманите его в церковь. Там он бессилен, там вы сможете одолеть его.

Роберт вспомнил слова Мелиссы, которые она сказала ему там, во дворе дома Азара Кубэ.

«Людям нужно укрыться в святом месте. Церковь − это святое место, где любой вампир наиболее уязвим».

Она сказала, что приведет его в Церковь Святой Ирены. Им надо будет только спрятаться, чтобы выйти в самый решающий момент и нанести роковой удар.

Он надеялся, что Вердан ее не тронет. В конце концов, она его прямой потомок.

− Прошу вас, спасите город. Это единственное, о чем я могу вас просить…

Голос старика затих, руки застыли. Через мгновение он сам закрыл глаза, зная, что ждет его там…

…а там… под закрытыми веками его ждал океан − бездонная чаша с растрескавшимися берегами, вместившими бурные воды последнего шторма, в которых вечно будет плыть его заблудшая душа.

− Пожалуйста, спасите… − сказал он и умер.

− Кто там? − спросил Питер Мона, пряча бутылку под тумбу для обуви.

− Святой отец? Здравствуйте. Простите, что так поздно, но я подумала, что еще есть время для исповеди. Если вы мне откажете, то… тогда я даже не знаю, что буду делать. Не знаю, куда пойду в следующую минуту. И где в конце концов окажусь. Пожалуйста, помогите мне, − за дверью плакала женщина.

Священник прильнул к окну.

Она была похожа на одну из многих прихожанок, которые заполняли главный зал Церкви Святой Ирены по четвергам и воскресеньям.

Вытянутое лицо, зауженные скулы, бесцветные волосы, собранные в пучок на макушке, прикрытые черной косынкой. Вполне благопристойный образ. Но что-то в нем отталкивало. Только он не мог понять, что именно.

Угроза скрывалась за дверью. Она была похожа на ту опасность, которую источал странный незнакомец, пришедший в его дом пару дней назад. И, как и в случае с ним, так и с этой женщиной, Питер Мона не знал, что же является первопричиной его необъяснимого страха.

Он не хотел ее впускать. Был риск (а был ли?) вместо человека вновь увидеть темноту, но долг служителя церкви священен. Кто, как не он, об этом знал?

Перед тем, как открыть ей, он снова откупорил бутылку и приложился к горлышку. Спиртное обожгло внутренности, но не вызвало неприятных ощущений, как было утром, когда он только начинал. С каждым днем все чаще, теперь уже почти без перерывов. И каждый день мысль о первой рюмке была главенствующей в цепочке его однообразных размышлений.

Все начнется и кончится одной рюмкой − первая мысль с утра. Только одной рюмкой. Мысль, которая подписывала ему приговор.

− Не слишком ли поздно для исповеди?

− Я думаю, для исповеди никогда не бывает поздно.

Бог с ней, подумал Питер Мона, быстренько исповедую и пойду домой. Сегодня был трудный день. Он задержался в церкви допоздна и очень устал. Пора заканчивать работать на износ. Это может привести к быстрому переутомлению и дополнительной бутылке. А это уже чревато потерей всякого контакта с реальностью.

Прихожане уже шепчутся. Он слышит их робкие голоса в длинном зале церковного прихода. Это они думают, что он не слышит. А он слышит.

Пусть шепчутся, все равно никто из них никогда не будет так близок к Богу, как он. Да и что они знают о нем? Их представления о человеке в черной рясе исчерпываются каноническими догмами о священнослужителях. И только. Они не хотят смотреть на него, как на обычного человека со своими проблемами, мыслями, переживаниями. Как на личность с ранимым сердцем и уставшей волей. Волей, которая дала течь…

Он должен соответствовать. Быть таким, как у них в головах. Всегда быть таким, как у них в головах. Сложившийся образ безгрешного богослужителя! Что может быть проще? Усложнять все не имеет смысла. Да и зачем?

− Проходите за мной.

Питер Мона провел прихожанку через нервюрный свод, потом в дальнюю исповедальню.

Они оказались в маленькой уютной комнатке с черными молдингами под потолком и люстрой с тремя зажженными свечами. Пространства хватало лишь для стула и одного человека.

− Садитесь.

Всякий раз, оказываясь внутри этой мрачной комнаты, Питер Мона чувствовал себя неуютно. Ему казалось, что здесь еще слышны голоса грешников, не обретших прощение, не раскаявшихся до конца. Голоса сотен потерянных душ ощущались кожей. Они не испарились с уходом их хозяев. После себя они оставили шепот. Шепот попрятался в углах крохотной комнаты и растворился в воздухе. Он его мучил.

− Вы готовы выслушать меня, святой отец? − спросила его странная гостья, когда он покинул комнату и пристроился у маленького окошка снаружи.

Господи, сколько в своей жизни он выслушал таких вот! Кого только не приходилось ему принимать в этой комнате. И старых шлюх, нечаянно решивших на закате своих лет излить потоки прежних грехопадений. И совсем молоденьких девушек, уверенных в том, что самый страшный грех на свете состоит в ранней потере девственности. И даже своего коллегу, святого отца Анфема из детского приюта, что в долине Абар у изумрудного леса Мортолео, утверждавшего, что видел Сатану. Старик был явно не в себе и по-настоящему испугал Питера. Впрочем, говорят, у него это быстро прошло.