Алексей Тарасенко - Бедный Енох

Не смотря на мой тихий голос Фетисов, оказалось, расслышал все.

— Я знаю, кто ты — сказал я ему, когда мы вновь оказались на земле — только не понимаю, зачем тебе принимать вид человека, с которым я был некогда знаком…

И в следующую минуту мы оказались еще на одной крыше, уже где-то в наши времена, на крыше одной из башен-близнецов Всемирного Торгового Центра в Нью-Йорке.

Фетисов на сей раз был одет по-современному, в костюм с галстуком. Дул сильный ветер и вдали я уже видел, как будто в замедленной съемке к нам приближался авиалайнер, угнанный террористами:

— Одиннадцатое сентября две тысячи первого года! — крикнул я, хоть и понимал, что даже если я буду шептать, Фетисов, в обличие которого, как мне казалось, предстал передо мной сам сатана, услышит меня — что ты хочешь от меня? Предложить мне все богатства, всю силу и славу этого мира, будто бы ты хозяин его? С какой стати, сатана, ты присваиваешь себе право владения этим миром, миром, который ты не создавал, а только разрушаешь?

— Я был там, когда Бог совершал свое творение! — закричал мне в ответ Фетисов, — с тех пор, как я был создан, я принимал участие в творении и имею на него свое право!

Но я равнодушен к этим словам. Я смотрю себе на ноги, а когда пауза затягивается, Фетисов заканчивает наш с ним разговор:

— Так я понимаю, что твой ответ — нет?

— Нет! — кричу я тогда — отойди от меня, как там… лукавый, и все такое прочее! И… не смей больше являться в образе хороших людей никому!

Тут самолет, до того будто медленно плывший в воздухе, нацеленный на башню, на которой мы стояли резко ускорился и через несколько секунд жар от пламени вспыхнувшего авиационного керосина изжарил нас с Фетисовым дотла.

Громко закричав от боли мы испарились.

В дымящейся одежде, с запахом горелого мяса я вернулся на мамину дачу, упав лицом в землю, но тут же быстро встал — передо мной вновь стояли мои искусители — ангелы, светлые, излучающие равнодушный и мертвый свет.

— Братья! — заголосил тот, которого звали Семъяза — если мы оставим его просто так, то он уйдет от нас безнаказанным, и что тогда говорить о том, что мы хотели, чтобы сей сделал то, что мы от него хотели?

Тогда эти тринадцать ангелов, не сговариваясь начинают кружить вокруг меня, все быстрее и быстрее, создавая вихрь, после чего хором начинают петь:

Я вновь падаю на землю, потому что уже не могу устоять на ногах, и мои крики не имеют на моих мучителей никакого действия:

— Что вы хотите от меня? — кричу я ангелам — что вам всем от меня надо? Я не знаю, зачем вы ко мне являетесь и в чем меня обвиняете! Я прошел через ваши испытания и выдержал их — но вы все равно продолжаете мучить меня! Так что же вам будет проку, если я погибну?

Тут все успокаивается, а Семъяза, подлетев ко мне поближе, глядя мне в глаза своими холодными очами говорит:

— Даже если твое тело погибнет — твоя душа будет у нас! И тогда, я обещаю тебе — ты сделаешь все, что мы тебе повелим! Клянусь святым небом! Ты наш и ты нам должен!

Вслед за этим один из тринадцати, Батрал, поднимает меня на своих лапах, и после сжимает грудь так, что мне и не продохнуть. На какое-то время я будто теряю сознание, и пока это длится, мне видится, как будто так же как и сейчас, вокруг меня стоят все те же ангелы, но, в отличие от этого момента — несколько по-иному выглядящие, и совсем по-другому на меня смотрящие:

— Братья! — будто обращаюсь я к ангелам — смотрите — что бог сделал для нас, хотя мы и рисковали собой для него, воюя с сатаной и его приспешниками!

Братья внимательно слушали меня, светясь будто солнечным светом, в котором ощущалась просто неземные доброта и тепло:

— Вы изранены и утомлены, но, не смотря на выпавшие на вашу долю испытания — прошли всю войну с честью и до конца! Вы — не прятались, идя в бой! Вы всегда хотели быть впереди!

Ангелы начинают перелетать с места на место, что говорит об их чрезвычайном волнении, так их коснулись мои слова:

— И теперь, братья, я говорю вам следующее: если уж господь своей милостью не снисходит к нам — возьмем то, что нам полагается сами! Поступим не по его воле, наконец, но так, как решим сами, по-своему. Вот что значит — быть свободным по-настоящему! Решать за себя все самому! Так сойдем же с небес на землю, туда, где мы будем полновластными хозяевами душ своих, станем как люди — и своими делами заслужим себе память и почести в веках!

Братья поддерживают меня вскриками, и уже тогда, когда мы вместе было собираемся спуститься вниз к земле — туда, где я собирался перед ними расписать в красках все преимущества земной юдоли — у меня за спиной раздался какой-то нелепый, странный и резкий звук, извлеченный будто из музыкальной трубы.

Я обернулся:

— Гавриил? Это ты?

Гавриил, нагловато ухмыляясь подмигнул мне:

— Что же ты не пожелал сообщить обо всем мне? Или ты меня уже и за брата не держишь?

Я несколько смущен, потому как помню, что не собирался рассказывать Гавриилу обо всем, что задумал:

— Ну что ты…

Но Гавриил будто все знает:

— Не тревожься, друг мой — говорит он мне, все лукаво улыбаясь — делай, что наметил — я точно совершенно никому не скажу, что ты говорил братьям о господе.

— Да? — я встревожен — ты… ты обещаешь?

— Обещаю!

Я снова оборачиваюсь к Гавриилу спиной, и чувствую тепло света, исходящее от него:

— Я с тобой, брат мой — звучат его слова в моих ушах — я здесь и всегда приду, если тебе понадобится, на помощь!

И тут все меняется — Батрал отпускает меня, так что я болезненно шлепаюсь на землю, и отступает назад, а вместе с ним — все остальные мои мучители. Они наконец-то открывают свои лица, до сих пор скрываемые под капюшонами их белых сияющих одеяний, и я вижу на них — гримасы страха.

Свет же, который я только что ощущал, будто он исходил от архангела Гавриила, который стоял за мной — не исчез, все продолжая, как в моем видении, греть мне спину:

— О! Гавриил! — вдруг громко заголосил Семъяза, выступая вперед, как видимо, с трудом набравшись храбрости для этого — почему же ты попускаешь произойти столь изощренной и жестокой несправедливости к нам, к твоим братьям, к тем, с кем ты некогда стоя плечом к плечу сражался против орд сатаны? Почему попустительствуешь к этому, кто не достоин даже мизинца меньшего из нас — и вот, сей сегодня торжествует победу, будто он прошел через искушения и вышел победителем?

Вслед за Семъязой набравшись смелости выступил и Тамиел — один из тринадцати, чье имя я не ведомо каким образом знал, просто ощущая его: