Даниэль Клугер - Летающая В Темных Покоях, Приходящая В Ночи

— Здешние женщины носят на руке красную шерстяную нитку, — сказала вдруг Шейна. — От сглаза.

— Да? — раввин поморщился. — Ну, я ничуть этому не удивляюсь. Вчера, например, я слышал, как женщины спорили — следует ли при покупках в лавке класть деньги в кошелек не пересчитывая или же сначала необходимо пересчитать трижды, а уж потом класть в кошель. — Он засмеялся. — Я уж подумал: ну вот, наконец-то нормальный разговор. Знаешь, как бывает — жуликоватый лавочник, сдачу не додает… — Реб Яков негодующе фыркнул и в сердцах дернул себя за рыжий ус. — Как бы не так! Оказывается, все дело опять-таки в нечисти! Оказывается, черти крадут только несчитанные деньги… — Он замолчал, тяжело вздохнул. Рассеянно взглянул на жену, подошел к столу. Сел, обхватив голову руками.

— Ты жалеешь, что согласился сюда приехать? — спросила вдруг Шейна участливым голосом. — Ведь рабби Авишай сказал, что ты мог бы и остаться, помогать ему в ешиве. — Она отложила пеленку, поднялась из кресла и подошла к мужу. Успокаивающе положила руку на его плечо. — Может быть, действительно напишешь письмо раву?

Раввин нахмурился. Ему вдруг стало неловко от того, что он говорил. Яков осторожно положил свою большую руку на тонкую руку жены.

— Жалею ли я? — медленно повторил он. — Н-не знаю… — Раввин задумался. — Нет, наверное, не жалею. Они ведь, в сущности, совсем неплохие люди. И даже просто хорошие. Отзывчивые и добрые. Вот только чересчур суеверные… — Яков вздохнул. — Что ж, придется с этим мириться. Спорить трудно… — Раввин снова замолчал. В глазах его появилось удивление. — Что это, Шейна? — спросил он. — Что у тебя с рукой?

Шейна чуть покраснела и поспешно спрятала левую руку, на которой была завязана шерстяная нитка.

— Ну и ну, — только и смог сказать Яков-Лейзер. — Ну и ну…

— Мне повязала эту нитку знахарка Шифра, — сказала Шейна оправдывающимся тоном. — Она мне очень много помогает по дому — ты ведь знаешь, мне уже трудно справляться с хозяйством. Отказаться — значило бы ее обидеть. — Тяжело ступая, ребецен вернулась в кресло, села. Посмотрела на мужа с робким испугом. — Ты ведь не сердишься, нет?

Реб Гринберг ласково улыбнулся жене. Улыбка далась ему с некоторым трудом.

— Конечно, нет, — сказал он. — Это наивно — и не более того… — Раввин пододвинул табуретку, сел рядом с женой. — Хорошо, что Шифра приходит тебе помогать. Ты сейчас должна беречься, ведь осталось меньше двух месяцев до родов.

Она благодарно улыбнулась в ответ. Раввин подумал, что Шейна выглядит, в сущности, еще совсем девочкой. И даже большой живот не менял этого впечатления.

Шейна вдруг сказала:

— Между прочим, твой субботний сюртук тоже в ужасном состоянии. Подкладка висит лохмотьями, все пуговицы вот-вот отлетят. Я как раз сегодня его осматривала. — Она слабо улыбнулась. — Значит, ты благочестивый человек…

Яков шутливо поблагодарил жену и мягко сказал:

— Тебе пора спать. И прошу тебя, не перетруждай себя. Смотри, сколько пеленок ты уже наготовила!

Ребецен послушно отложила в сторону почти готовую пеленку и направилась к лестнице, ведущей на второй этаж. Взявшись за перила, она вдруг слабо вскрикнула и пошатнулась. Раввин едва успел подхватить ее.

— Что с тобой, Шейнеле? — Он тревожно заглянул в ее разом помертвевшее лицо.

— Не знаю… — Ребецен ухватилась за руку мужа. — Вдруг закружилась голова… Я… Послушай, Яков, я очень боюсь…

Раввин проводил ее в спальню и уложил в постель.

— Яков, — сказала она тихим, но ясным голосом. — Мне страшно. Может быть, нам не следовало сюда приезжать… Я боюсь. Не знаю, чего именно. Мне порою кажется… Кажется, что за мной следит кто-то очень недобрый…

— Ну-ну. — Реб Яков провел кончиками пальцев по ее покрывшемуся испариной лбу. — Ты просто очень впечатлительная, Шейне. А я-то хорош: наплел тебе каких-то историй. — Он засмеялся. — Вот так-так! Неужели и ты становишься суеверной?

Она слабо покачала головой.

— Дело не в суеверии. Я боюсь преждевременных родов.

— Все будет хорошо, — сказал раввин. И повторил убежденно: — Все будет хорошо. Спи.

Шейна закрыла глаза. Вскоре ее дыхание стало ровным и спокойным. Раввин, сидевший в кресле рядом, облегченно вздохнул. «Надо же, — подумал он с легким раздражением, — как все-таки привязчивы суеверия…» Он осторожно погладил лежавшую поверх одеяла руку Шейны. Красная нитка охватывала тонкое запястье.

Яков-Лейзер поднялся и неторопливо направился к письменному столу. Взгляд его упал на какую-то бумажку на тумбочке у кровати, придавленную тяжелой ножкой подсвечника. Он осторожно вытащил бумажку — это оказался вчетверо сложенный лист. Развернув его, реб Яков обнаружил странный текст, написанный по-еврейски, но с с несколькими грубыми ошибками. Он прочел с возрастающим неприятным удивлением:

— «Три женщины стоят на утесе. Одна говорит: „Ребецен Шейна-Фрума больна“; другая говорит: „Нет, здорова“, третья говорит: „И да, и нет“. Если мужчина причинил тебе это зло, пусть выпадут его зубы и волосы; если женщина — пусть отвалятся ее зубы и груди. Как у моря нет пути, у рыбы и муравья нет почек, — так да не будет у ребецен Шейны-Фрумы ни сглаза, ни слабости. Ибо от племени Иосифа она происходит…» — Реб Яков громко хмыкнул и тут же покосился на спящую жену: не проснулась ли? Убедившись, что нет, дочитал:

— «Как излечился от своей болезни Хизкия, царь иудейский, так да излечится ребецен Шейна-Фрума силою Божией, проистекающей из знака алеф-гимель-ламед-алеф [10] Алеф-гимель-ламед-алеф — аббревиатура слов «Ата гибор леолам Адонаи», то есть, «Ты — могуч вовеки, Господь!». !»

— Ну и ну… — растерянно пробормотал раввин. — Ну и ну…

Он положил записку-заговор на место, подошел к письменному столу, сел в кресло. Раскрыв Тору — следовало подготовиться к чтению в эту субботу очередной недельной главы, — реб Яков пробежал глазами первые стихи и вздрогнул. Строчки заплясали перед глазами. Тора раскрылась на книге «Берешит» [11] Соответствует книге «Бытие» в христианской Библии. , а строки, на которые упал рассеянный поначалу взгляд раввина, гласили: «И родила Рахель; и роды ее были трудны… И было, с выходом души ее… И умерла Рахель, и погребена по дороге в Эфрату, он же Бейт-Лехем… И поставил Яков памятник над гробом ее…»

— Нет… — прошептал он. — Нет, это совпадение… Кажется я тоже становлюсь суеверным. — Он оглянулся на спящую жену и поспешно закрыл книгу.

Ребенок родился точно в срок. Роды принимала яворицкая повитуха Шифра — опытная и знающая. Но увы — в тот самый миг, когда между широко и беспомощно расставленных ног ребецен Шейны появилась покрытая кровью и слизью головка младенца, роженица, до того лишь негромко постанывавшая, издала вдруг душераздирающий вопль и замолчала. Шифра взглянула ей в лицо — и увидела быстро стекленеющие глаза.