Антонина Ванина - Свинцовый закат

Мери прервала поток вопросов, отрицательно мотнув головой.

— Это знают только те, кому должно знать. А я не должна.

— Значит, и вы не помните, как переродились? Неужели совсем ничего?

— Если я не помню, значит, не должна помнить. Но я умерла и родилась вновь, остальное — мелочь.

— И почему для перерождения выбирают одних людей, а не других, вы тоже не знаете?

— Первые из нас родились вновь, когда погиб Золотой Век.

— Когда это было?

— Тогда для Страны Десяти Городов наступили черные годы. Жрецы играли с темными силами, а царей приносили в жертву на их золотых тронах. Каждый верил, что нет ничего важнее человека, а выше — только небо. Все презирали землю, по которой ходили, и она отомстила им. Настали дни, когда сады увяли и фонтаны иссохли, яркие краски домов стали бледнее, а золото дворцов потускнело. Прозревшие жрецы смущали толпу речами о грядущем море. Мудрые из них снаряжали корабли и бежали на них под покровом ночи дальше от городов, в неизведанную даль океана. И пришло время долгой ночи. В холодном сумеречном небе над городами люди узрели искры горячего света — огненные камни падали с небес. Рассыпаясь на сотни искр, они разили обезумевших от страха нечестивцев. Гром оглушил мечущуюся толпу, тысячи рук в отчаянии вздымались к кроваво-черному небу. Земля вздымалась от яростных вздохов. В море поднялись водяные столбы, они шествовали к берегу и раз за разом обрушивались волнами на десть городов, на десять вертепов беззакония. Воды те смыли кровь с жертвенных алтарей. Золотые дворцы навеки погрузились в пучину, и дно океанское стало обителью мертвых. Тишина воцарилась над водной гладью. И солнце больше не взошло.

— Как не взошло? — удивленно вопросил Стэнли.

— Его окутал горячий туман. Он опустился на воду, обжигал и душил тех, кто продолжал плыть на кораблях и лодках. Серые хлопья сыпались из черных туч на воду, но не тонули, а покрывали океанскую гладь. Серая корка застыла на воде. Волны больше не плескались о борта, корабли и лодки застыли на месте, словно вмерзли в льдины. Шли дни и недели, стон проносился над бесконечными просторами. У беглецов не осталось воды и пищи. В отчаянии они, голодные безумцы, прыгали за борт на серую пористую корку, пробивали её и беззвучно шли на дно. Там они нашли покой. Но стойкие духом не сдавались. Они поедали сырое мясо своих попутчиков, пили их теплую кровь. И за их злодеяние небеса ниспослали им знамение. Во тьме дня на небе появилась красная дуга. С каждой ночью она становилась все шире и шире, пока не стала шаром, кровавым оком. Время от времени оно взирало на вероломных убийц, а они продолжали пить кровь своих братьев, своих отцов, своих детей. Прошли годы, и море выпустило их из плена. Лодки пристали к берегам неизвестных земель, сраженных всё той же тишиной. Люди брали редкие плоды, но не могли есть их. Они подходили к тоненьким ручейкам, но уста их не принимали воды. И поняли люди, что отныне прокляты они красным светилом и не могут более ничего вкушать, только кровь своих ближних. В плаче люди кидались обратно в пучину моря, но море их не принимало. С воплем они разбивали руки о камни, но раны их вмиг затягивались. Смерть забрала всех кто жил в Стране Десяти Городов, но о бежавших забыла, ибо презирала их кровавое племя. Так беглецы из страны мертвых городов разбрелись по земле, встречая живых, кого смерть все ещё любила. Прошло много времени, когда густые облака рассеялись, и солнце вновь осветило землю. Пьющие кровь вспомнили как раньше, в своей далёкой утраченной стране они молились ему с высоких гор. А теперь, после долгих лет тьмы, солнце слепило им глаза и обжигало кожу. Отвергнутые, они коротали дни в тёмных пещерах, а ночью под неусыпным оком растущего и убывающего светила выходили наружу и проклинали его.

— Растущее и убывающее? — переспросил Стэнли, не понимая, что она имеет в виду. — Вы говорите о луне?

— Мертвый камень, — проговорила Мери, в презрении выплевывая каждое слово. — В нем нет своего света. Он крадет его у солнца, чтобы ночью бросать его отблеск на нас. Она обитель мертвецов, похититель снов, и смертные — рабы его.

— Вы вправду ненавидите луну? — задал вопрос Стенли, которому и сам удивился. — А солнце восхваляете, даже несмотря на то, что не можете под ним жить? Знаете, Мери, это странно.

Белая оценивающе посмотрела на молодого человека, прежде чем спросить:

— Ты признаешь величие единого Бога?

Стэнли неуверенно кивнул.

— Но ты не можешь увидеть его.

— Нет, конечно, — признал он.

— Говорят, только чистые сердцем могут увидеть божественный свет, не ослепнув. Этот свет окутает их любовью и подарит их душам жизнь вечную.

— Вы тоже можете жить вечно.

— Мое тело никогда не узнает смерти, — возразила она, — моя душа навеки заключена в нём. Мои глаза не смогут увидеть солнца, как и ты не сможешь узреть своего Бога, пока не станешь чист душой. Пока я не укреплю свой дух, солнце не примет меня, не обнимет теплыми лучами, не даст узреть всё, что оно освещает. Пока я бела, оно не любит меня.

Такой теологии Хьюиту ещё не приходилось слышать. Более того, он и представить себе не мог, что белые боготворят солнце, а вовсе не проклинают. Напротив, это луна им чем-то не угодила.

— Вот видишь, Стэнли, — ухмыляясь, обратился к нему майор Сессил, слушавший со стороны весь этот разговор, — теперь ты знаешь допотопную историю человечества. Можешь смело писать научную работу. Конкурентов у тебя не будет.

Его шутка ещё больше расстроила молодого человека, ведь серьезные ученые не верили в Потоп.

— Не переживайте за меня, майор. С десяток статей по истории Древнего Египта я точно напишу.

— Ну-ну.

— А что не так? — оскорбившись таким пренебрежение, спросил Стэнли.

— Ты хоть представляешь, как выглядели древние египтяне?

— Конечно, — без тени сомнений заявил молодой человек. — Остались барельефы, росписи в храмах…

— Это те, где все люди и нелюди нарисованы в профиль? — иронично уточнил Сессил.

— Есть ещё скульптуры.

— Вот оно что, — кивнул майор и не удержался от улыбки.

— А что вас не устраивает? — раздраженно поинтересовался Хьюит.

— Разуй глаза. Я прожил в колониях десять лет. Не то, чтобы я сильно разбираюсь, чем пенджабцы отличаются от тамильцев и бенгальцев, но посмотри на неё, — и он махнул в сторону оторопевшей Мери, — это же типичная индианка, только побелевшая.

Доля разумного в его словах, определенно, была, и Стэнли показалось, что если напрячь фантазию и представить Мэри смуглой темноглазой брюнеткой, индийские черты лица в ней определенно будут проглядываться.

— Индия и Египет лежат слишком далеко друг от друга, — только и смог возразить Стэнли.