Александра Давыдова - Не/много магии

Сет выдает человеку всю палитру чувства или знания. Ты получаешь все точки зрения на вопрос, ноосфера вываливает их к тебе в черепную коробочку независимо от того, был ли у тебя связанный с ними жизненный опыт и готов ли ты к ним.

Мой брат был готов, и тот сломался.

А Мика — не готова. Что там говорить, большинство из «цветных» так никогда и не активируют сет любви. Боятся. И не зря. Уж слишком широка палитра.

— А любовь вообще бывает счастливая?

— Бывает, девочка моя, конечно, бывает. Твои мама и папа — они же любят друг друга вот уже столько лет. Они вместе, и никогда не расстанутся, у них есть ты и Алиса…

У Говарда Кейна не активирован этот сет вообще, и никогда не будет — все платы заняты бизнес-приложениями. А Стелла считает, что любит своего мужа, потому что так спокойнее. Любит ли она его на самом деле — не ведаю. Я знаю ее с детства, но она давно перестала со мной откровенничать. Особенно после активации этого злосчастного сета — от скуки, перед рождением Мики.

Мы идем домой медленно. Мика устала, она загребает листья ногами и беззвучно шепчет что-то себе под нос. Вопросы кончились, или она ищет новые формулировки? Не знаю.

Сейчас я как никогда чувствую себя счастливым. Наверно, это несправедливо по отношению к Мике, но, глядя на нее, я очень рад тому, что знаю о любви — да и о чем угодно! — не из сета. Пусть для меня она не многофункциональна, я чувствую лишь то, чему научился сам, но зато для меня она естественна.

Я «черный», а значит поглощаю переживаемые чувства, они навсегда остаются при мне в каком-то, пусть не всегда правильном, но однозначном виде. А те «цветные», которые осмеливаются активировать эмоциональные сеты, не могут их принять полностью. Чувство преломляется на поверхности сознания и дробится во множество точек зрения, между которыми ум так и мечется до конца жизни, не в силах выбрать единственно правильную. Если же эмоция не активирована, то, «возможно», цветной никогда не сможет ее испытать. Потому что не научился извлекать ее из жизни и забирать внутрь. Только черный цвет способен поглощать мир без остатка.

Уже на пороге Мика спрашивает меня почти шепотом:

— Скажи, как мне теперь жить с этим? — У нее заплаканные огромные глаза, окруженные сетью морщинок — кажется, что десятилетняя девочка вдруг постарела, как в страшных сказках, по мановению палочки злой колдуньи. — Вдруг я кого-нибудь полюблю, и буду заранее знать, что любовь может умереть? И у меня разорвется сердце?

— Не знаю, Мика, — вздыхаю. Надо убедить мистера Кейна не ждать, а завтра же везти дочь в больницу. Наверняка, психологи смогут успокоить ее лучше, чем я. — Я сам никогда не думал о таком. Можно просто — любить, не предполагая ничего. А сложно — я не умею. Я же не «цветной», как ты.

Вечером Стелла набирается храбрости и забирает у меня Мику в свою комнату. Нет, я уверен, у нее не хватит духу поговорить с дочерью, она просто обнимет ее, может быть, укачает, как маленькую. Поставит на мониторе заставку с розовыми сердцами и l’amour в наушниках.

А если Мике повезет, даже расскажет сказку. Из тех, что я рассказывал Стелле сорок лет назад, когда только пришел работать к ним в семью дворецким. Тем, кто отвечает воспитаннику на пороге, когда двери в палитру сета распахиваются настежь. И лишь надеется на то, что его слова потом помогут внутри, в разноцветном пространстве multitasking. Потому что сам никогда не смогу зайти туда.

После одиннадцати, когда в округе начинают гаснуть огни, я всегда обхожу дом — закрываю ставни. «Цветные» должны спать в полной тишине и темноте, чтобы ничто лишнее не царапало их сознание, и так перегруженное изнутри крошечными муравьиными смыслами, разбегающимися в разные стороны.

Под окном Микиной комнаты я спотыкаюсь о что-то мягкое. Наклоняюсь и поднимаю с газона фиолетового плюшевого слона, без которого до этого она лет пять наотрез отказывалась засыпать. Его голова наполовину оторвана от тела, из «раны» сыплются темные шарики набивочного материала. Окно разбито.

Разворачиваюсь и бегу обратно, к парадному крыльцу — до него ближе. Я дворецкий и всегда остаюсь на пороге… но в этот раз моя помощь потребуется внутри. Лишь бы успеть.

Скажи, если заниматься любовью с мухомором, то можно отравиться?

«Пассажиров, опаздывающих на рейс до Сивера, просим срочно пройти к выходу номер четыре, посадка заканчивается!» — электронный голос был прямо-таки проникнут ощущением надвигающейся катастрофы. Типа, опоздаешь — и капец. И не будет больше в жизни счастья. Ни тебе, ни службам космопорта, ни Сиверу, ни электронному голосу.

Лина выглянула из-за угла, внимательно осмотрелась по сторонам — докторов или служителей порядка вокруг видно не было — и быстро пошла, даже побежала к кораблям. Если что, никто не придерется — мало ли, опаздывает человек на рейс, волнуется, вот и спешит. А вовсе ни от кого не убегает, нет-нет.

Как раз за это Лина и ценила порты. Каждый второй здесь куда-то несется, тащит сумки-чемоданы, тянет за собой женщин, детей и собак, нервничает, смотрит на часы, ругает нерадивые аверокомпании. Текут с деловитым скрипом ленты транспортеров, пролетают капсулы с багажом, на полу сидят и невозмутимо курят «дети звезд» в полосатых беретах, а по стеклам то и дело пробегает дрожь от стартующих кораблей. Если хочешь потеряться в толпе, лучше места не найти.

Кое-кто навострился отлично прятаться, да и портов (что авиа-, что космо-) по пути было достаточно, поэтому за всю дорогу Лина почти ни разу не попалась докам на глаза. Вообще пыталась ничье внимание не привлекать. Всего-то трижды побегать пришлось: из отделения банка, где она обналичивала свою карточку — опасно, конечно, но без денег никак, по улицам Чареи — знакомый сдал, сволочь, и еще дома, на Гейле, когда из больницы выписывалась.

…

Парень на соседней кровати больше походил не на человека, а на кибер-привидение. Белый, почти прозрачный, весь обмотанный проводами. Днем он молча считал пластиковые квадраты на потолке, беспомощно улыбался медсестрам, демонстрируя полную покорность судьбе, и тайком тренировал гибкость шейного отдела позвоночника. Народ его уважал, потому что однажды тому уже удалось дотянуться и перекусить проводки на внешнем водителе сердечного ритма. Но — как сказала Вигдис, будь проклята бессонница старшей сестры вместе с ее ночным обходом клиники! — парня в очередной раз достали с того света.

Ночью кибер начинал вещать. Или делился известными ему дорогами, или просто — байки рассказывал. От него-то Лина о посмертном корабле и услышала.