Александра Давыдова - Не/много магии

— Знаешь, — проговорил он. — Для меня это так странно. Ты говоришь с человеком, находишь с ним общий язык. Гуляешь. Делишься какими-то мыслями. Может, даже сокровенными. И вдруг понимаешь, что еще полчаса — и он уйдет. Не в соседнюю комнату, и не на другую улицу. А навсегда.

— Мне тоже странно, — улыбнулась Лина. Сивер оказался совсем неплохим городом, если знать, по какому маршруту и расписанию ходят патрули стражей, где тусуются доки и как обойти системы слежения. Правда, ни моря, ни винограда там не оказалось. Зато в кино они сходили. — Ну, я полетела. Прощай.

Рей молча приобнял ее, прижался щекой к волосам. Потом отстранился, махнул рукой на прощание и ушел. Через пятнадцать секунд его уже не стало видно в толпе. В портах всегда такая суета.

Валденский маяк завораживал. Зачаровывал. Заставлял почувствовать себя ничтожеством. Вокруг его лепестков, как мухи, кружились огромные звездолеты, а межпланетные капсулы и вовсе казались мошкарой. Маяк горел ровным голубым пламенем. Пилоты говорят, его даже среди звезд не заметить нельзя. Валден — край мира. Дальше есть небесные тела, но нет жизни.

Шоссе из космопорта шло вдоль тусклого серого моря. Хотя, тут всё было тусклым, за исключением маяка.

Лина спустилась к воде. Вдоль линии прибоя волны полоскали об камни мелкую дохлую рыбешку, сгустки черных водорослей, целлофан, цветные фантики и хлопья грязной пены. От моря тянуло тошнотворно-сладким запахом гнили. Над головой «перекрикивались» между собой, деля посадочную полосу, корабли. Лина зажмурилась.

Откуда-то сбоку, из-за ее плеча, вынырнул и ушел в небо пылающий Р-38 «Лайтнинг», оставляя за собой тающий радужный след. Волны под ногами шипели и перекатывали округлые зеленоватые камушки, которые когда-то давно были бутылочными осколками. «Гут», — прошептала она и наконец заплакала.

Проходя мимо, Дэвид шипит сквозь зубы и пинает гамак. Я лениво уворачиваюсь, и вместо того, чтобы врезать тяжелой подошвой мне по бедру, он попадает по веревке, теряет равновесие и чертыхается уже громко. В ответ я молчу, закрываю глаза и подставляю лицо ветру. Сегодня он прохладный и на удивление свежий — только запах гниющих свалок и испарения с болота. Гари почти нет.

— Заткнись, — за меня вступается Ирвин. Отличный парень. На его месте я бы уже давно разогнала эту лавочку неудачников. Занятых идиотским делом в одном из самых сомнительных мест Вселенной.

— Теперь отчет по желтому сектору, — Ирвин пытается сохранить подобие регламента, хотя наши официальные собрания, положенные по инструкции, давно уже превратились в посиделки до изнеможения уработавшихся за день людей. С жалобами вместо отчетов. Так вечером дети сбегаются к матери и начинают жаловаться, кто сколько раз расшиб коленку, получил синяк в драке или даже выбил себе зуб или сломал палец на руке.

Мой сектор — белый. Дэвид, например, считает, что мне повезло. Ни клановых разборок, ни кровной вражды, ни самураев, ни людоедов. Лафа, как ни крути. С другой стороны, белые гораздо менее предсказуемы и в разы изобретательнее, чем остальные. Выродки индивидуалистической цивилизации. Там, где у черных происходит одно большое побоище квартал на квартал, мне приходится контролировать десятки мелких стычек, размазанных по всему району.

— Десант совсем распоясался, — Маар заканчивает доклад уже традиционным образом. Это всё равно, что заявить: «Погода сегодня облачная». Угу. Такая же облачная, как вчера, позавчера и еще несколько сотен дней подряд. Говорят, что раньше здесь было по-другому, но когда мы высадились, дни уже выглядели серыми и отвратительно бесцветными.

Я продолжаю раскачиваться, отталкиваясь одной ногой. Шуршит гравий, поскрипывают веревки. Нет сил вставать и идти в палатку, тянет заснуть прямо тут. В голове тянется на одной ноте колыбельная песенка, подслушанная у диких: «Белый-черный-желтый, не касайся круга, подберешься близко — там тебя съедят». И опять по новой. На редкость медитативная дрянь. Уже неделю не могу отцепиться. Как сказал бы Ирвин — так тебе, больше не будешь на фронтир таскаться, когда внутри города и так забот хватает.

— Иди спать уже, — Дэвид решает проявить заботу. Правда, сразу же добавляет:

— Хотя лично я только обрадуюсь, если насекомые объедят тебе лицо за ночь. Раскрасавица ты наша.

Я вытряхиваюсь на землю, кидаю в Дэвида горсть камней и, пока он не успел ответить чем-нибудь более внушительным, бегу к палатке. Не поцапался с ближним — день на ветер.

В белом секторе с утра паника. По улицам бегают испуганные женщины, собаки и дети, мужчин почти не видно — наверняка, самые отчаянные умельцы уже засели по подвалам, сжимая в руках самодельные пистолеты и стрелометы. Над крышами домов носятся черные «птицы». Что-то их много.

Я выбираюсь из своего уютного уголка между мусорниками на задворках любимой местными авторитетами забегаловки и, сложив ладонь козырьком, считаю флаера десантников. Два, четыре… пять! Совсем обалдели военные. Пять машин на один сектор. Люди всё больше беспокоятся, того и гляди, устроят перестрелку — а там и до искры недалеко. Поэтому я нахожу ржавую пожарную лестницу и лезу на крышу, как прилежный монтажник-высотник.

Прячусь за широкую трубу и начинаю размахивать белым флажком, достав его из кармана. Всего через пару минут меня замечают, и прилетает один из черных.

— Сержант Котто, — цедит он сквозь зубы, сняв ветрозащитный капюшон. — Чем обязан?

У сержанта глаза цвета серого кварца, широкие плечи, непослушные волосы и длинные изящные пальцы. По сержанту сохнут все пять лиц женского пола, официально находящиеся в командировке от штаба на этой планете. У сержанта мягкая, кошачья походка, прямая осанка и чудовищный список служебных нарушений. Он еще долго не улетит с Алькатраса — здесь на превышение полномочий закрывают глаза. Все, кроме нас.

— Вам снова нечего делать? Ребята заскучали? — я складываю руки на груди и пытаюсь изобразить саркастическую ухмылку. Кажется, получается.

Он в ответ вопросительно вскидывает бровь. Я продолжаю:

— На фронтире закончились кровожадные мутанты? Или вам больше не надо сопровождать челноки со свежими заключенными?

— Делу время — потехе час, — Котто смотрит на меня, как на мелкую, но досадную помеху вроде заевшего во время тренировки затвора. — Мы, как обычно, наводим прядок. Сегодня в вашем секторе.

— По-моему, наоборот — вы их провоцируете.

— Даже если так? — сержант решает, что официально положенной вежливости достаточно, и отворачивается к флаеру. Договаривает уже из-под капюшона:

— Люди — это наше дело. Ваше дело — пожары, и не суйте нос в чужую тарелку. Силенки не хватит.