Александра Давыдова - Не/много магии

Тьии говорила на чужом языке легко и правильно, изящно придерживая гарнитуру переводчика у виска. Так не всегда получалось даже у профессиональных лингвистов, что уж говорить о необразованной девушке…

«Хрупкие тьии принципиально не получают образования, — вспомнил Илан фразу из учебной лекции. — Считается, что мудрость приходит к ним вместе с рождением, в отличие от остальных членов их социума, твердых, или грубых. Точного перевода этого определения на наш язык не существует…»

— Хорошая дорога? — Илан посмотрел в переднее окно. За мутным, грязным стеклом с трудом просматривались очертания колеи. Она то и дело ныряла вниз, изгибалась между деревьями и скалами, как змея. Трак натужно ревел, с трудом вытаскивая гусеницы из болотистой почвы, переваливался сбоку на бок, дрожал всем корпусом.

— Да, — тьии улыбнулась. В кабине стало светлее, даже Джек на секунду отвернулся от руля:

— Эй, кто там фонарик врубил?

Встретился с лиловым взглядом и осекся.

— Хм… — сделал вид, что поперхнулся, и покрепче уцепился за руль.

Народ тьии устроил торжественную встречу с людьми на главной площади города. Джек с вежливой улыбкой оглядывался по сторонам, кивал зрителям, рассеянно глядел поверх толпы. А Илан держался из последних сил, пытаясь справиться со смешинкой, которая попадает в рот с самый неподходящий момент и пытается заставить тебя рассмеяться. Хотя, надо признать, поводов для смеха было достаточно.

Здешний город имел право называться городом ровно настолько же, насколько дорога сюда могла назваться хорошей. По краям площади торчали неровные глиняные полусферы с черными провалами окон. Под ногами хлюпало, зелено-бурая жижа доставала до щиколоток. Покосившиеся заборы из неровно связанных соломенных пучков, копошащиеся в грязи детишки и какие-то толстые, ленивые птицы с коротенькими крыльями, которые то и дело истерически пищали, получая под зад от собравшихся.

Надо же. Центр культурной жизни, да и вообще — цивилизации! — тьии больше всего напоминал занюханную деревеньку на краю мира. Если бы не хрупкие, Илан бы подумал, что над ними зло подшутили, приведя в селение к свинопасам вместо дипломатического центра.

Хрупких и грубых было примерно поровну. Просто вторые были шумные, громкие, угловатые, один в один похожие на свою планету — грязную, ухабистую и постоянно ругающуюся грозами и дождями. А первые стояли неподвижно. Молчали и светились, кто-то ярче, кто-то — совсем тускло. И глаза у них были всех цветов радуги.

— Не могу поверить, — Илан закинул руки за голову и потянулся.

По крыше гостевого домика стучал дождь, на полу копошилась какая-то живность, между щелястыми стенами гуляли сквозняки.

— Во что?

— В то, что самые волшебные скульптуры, самые обалденные картины и… скажем, самые проникновенные стихи из всех, что я читал в этой жизни, создаются здесь.

— Будто ты не знал, куда летишь, — Джек зевнул и прихлопнул крылатую тварь, которая села ему прямо на нос.

— Одно дело — знать, другое — видеть собственными глазами.

— И что? Тебе будет теперь сложнее с ними торговаться? Будешь думать, что не просто покупаешь цацки, а отнимаешь единственную прекрасную игрушку у обиженного жизнью ребенка?

— Не единственную… — Илан вспомнил жемчужные кости глазниц и светящиеся в них лилово-оранжевые глаза. Его бросило в жар. Пальцы задрожали. Нестерпимо захотелось пить. Он сглотнул и продолжил. — Хрупкие, пожалуй, могут поспорить с любым произведением искусства.

— Да уж.

«Хрупкие тьии никогда не покидают родной планеты. Сначала бытовало мнение, что космические перелеты для них губительны — все тьии, украденные пиратами, умирали через несколько дней — просто растворялись с воздухе или растекаясь по полу кают. Однако, когда с тьии были налажены торговые и дипломатические отношения, стало известно, что взрослые хрупкие заболевают и умирают без своей грубой пары. Пара у них появляется в самом нежном возрасте, поэтому зрелые хрупкие тьии, отлученные от близкого, неминуемо погибают», — Илан нажал на «стоп». Сунул руки в карманы и подняв подбородок, уставился вверх.

Потоки воды текли по прозрачному потолку галереи. Небо было серым, света слишком мало — поэтому экспонаты, выставленные на продажу, были видны не слишком хорошо. Какой-нибудь владелец картинной галереи удавился бы от стыда, если бы ему выставили подобное освещение. Или — от неспособности поверить в собственное счастье, потому что таких великолепных картин не видел никто и никогда. По крайней мере, так казалось.

Нежнейшие цвета, идеальная композиция, жанровые сцены и глаза их персонажей, которые, казалось, следят за тобой с холста, пейзажи, в которые хотелось убежать из этой сырой, грязной, приземленной действительности.

Илан развернулся на каблуках и быстро пошел к выходу. На сегодня с него хватит. Если передозировка прекрасным существует, то он ее сейчас проверил на себе.

Рядом с крайним полотном стояла она. Нарисованные лиловые волны, расцвеченные трезубцами молний, кажется, не заканчивались в пределах рамы — они выплескивались в мир и отражались в ее глазах.

— Правда, красиво? — улыбнулась хрупкая.

— Очень, — Илан облизнул губы, сглотнул. — Очень похоже на тебя.

— Конечно. Мой художник думал только обо мне, когда рисовал ее.

— Ты… — вопрос был некстати, но для человека, измученного искусством на чужой планете — простительно. — Ты любишь его?

— Его? — хрупкая тьии тихонько засмеялась. — Нет…

— Ты сумасшедший, — Джек крутил пальцем у виска. — Тратить весь пятилетний заработок на какую-то картину? Ты свихнулся от приступа внезапной любви. Противоестественно межвидовой, заметь. Или от этой дурной планетки. Точнее, от постоянного дождя.

— Ты не понял, — Илан лихорадочно упаковывал холст в уже десятый слой мягкой стружки. — Хрупкие умирают не потому, что их разлучают с любимыми. Они умирают, когда их разлучают с творцами и с искусством.

— Не понял?

— Все, что творится здесь, создается исключительно во имя и по подобию хрупких! Я попросил — и она мне объяснила. Иначе быть не может. Бриллианты ярче блестят на скотном дворе. Хрупкие вдохновляют грубых, ибо здесь нет ничего прекрасного, кроме них. Они музы, понимаешь? Му-зы.

— И?..

— Но муза не может любить грубого, он слишком плох для нее. Муза любит способность создавать. Его скульптуры. Картины. Стихи, в конце концов! И я подумал… Ведь пираты никогда не пробовали красть хрупких вместе с теми предметами, которые были сделаны во имя них? Вдруг у меня есть шанс?

— Твой самый главный шанс — быть арестованным за разжигание межрасового конфликта. За похищение разумного существа. И, возможно, за растрату — я боюсь представить, сколько стоит эта гениальная мазня. Если что, Верн, я тебя предупреждал!