Юрий Ищенко - Одинокий колдун

— Нет, но они сумели использовать ее, — вынужден был признать Егор.

— Конечно, все против тебя, кругом ведьмы, колдуны и прочая шваль! — Димка фыркнул пару раз. — Или ты просто не долечился!

— Пойдем, — позвал Егор и пошел прочь из переулка, к мосту над Обводным каналом.

Они поднялись на железнодорожный мост, дошли до середины, там Егор встал и внимательно огляделся. Димка снова фыркнул.

— Посмотри вниз, на воду, — сказал Егор.

— Нафига? — осведомился Димка.

— Посмотри на воду, прямо под нами, и попытайся кое-что разглядеть.

Сам Егор в канал не смотрел, а не отводил глаз от лица Димки. Димка пробежал взглядом по масляной ряби канала, по заросшим черным мхом отвесным берегам из камней, затем полюбовался двумя грязными утками. Лишь после этого глянул отвесно вниз, где на воде колыхались тени опор моста и обоих братьев. Егор ждал, — лицо Димки из вызывающе презрительного стало скучающим, затем понемногу вытянулось; проступило недоумение. На пару секунд младший брат забылся, сквозь недоумение прорвалась гримаса отвращения, он отвернулся, достал новую сигарету, закурил и лишь потом спокойно взглянул на Егора.

— Ты его увидел, — констатировал Егор.

— Кого?

— Утопленника. Это не настоящий утопленник, а подделка, точнее, призрак моего утонувшего отца. Помнишь, зимой я искупался в реке? Тогда я впервые встретился с ним. Везде, где я бываю, если рядом есть река или пруд, или канал, в воде обязательно плавает эта дрянь.

— Я ничего не видел, — сказал Димка. — Там плавает куча мусора. И ты меня достал своими бреднями. Если не отпустишь ту девушку, я заявлю на тебя в милицию. Счастливо оставаться.

Тогда они больше не говорили. Димка пошел прочь. Егор догнал его, шелестя плащом, сунул десять рублей и пообещал позвонить через месяц. Димка деньги взял, поскольку с финансами на тот момент обстояло паршиво. Чувствовал себя скверно — решил, что Егор покупает его молчание насчет девушки.

Егор звонил еще два раза. В первый — поинтересовался, как там Гаврила Степанович, сказал, что если Димка согласится прочитать несколько стихов над спящим отцом, а затем окропит его специально приготовленной водичкой, то отец не сможет пить. Димка без объяснений отказался это делать. Второй раз Егор звонил позавчера, заявил, что пришло время опять встретиться. У Димки деньги были, как раз киоск бомбанули, и поначалу идти не хотел. Но Егор настаивал, и про девушку Димке хотелось узнать. Поэтому согласился.

Трясясь и отпихиваясь от соседей в переполненном трамвае (встреча была назначена на Сенной площади), Димка думал, как скажет еще раз, категорично, Егору насчет освобождения девушки, а если тот начнет свои грязные деньги впихивать, откажет ему. У Димки в кармане куртки лежали двадцать рублей да сигарет «Космоса» и «Явы» в тайнике лежало еще на пятьдесят рублей. Скажет, что больше с Егором никогда встречаться не будет. И без всяких там объяснений. Сам Димка знал, почему: ему хватило надолго того, что увидел в канале. Конечно, он врал, будто там плавала куча мусора. Багровое вспученное лицо утопленника, словно оживший раскрашенный пузырь, с лохмами волос, лоскутами кожи и длинными нитями мяса, с приветственно вздернутыми над водой кистями рук без пальцев, — этого зрелища Димке не забыть; даже два раза в кошмарных снах снова всплывал тот Егоров утопленник. Димка наотрез запретил себе размышлять, что же он видел в канале, и правда ли все остальное, рассказанное Егором. Сказал себе, что брат точно чокнутый, и любые бзики заразительны для окружающих. Гипноз, внушение — неважно, как это произошло на Обводном канале, главное — не дать брату снова внушать и проводить свои мерзкие эксперименты.

Условленным местом была остановка трамвая возле строящегося метро «Садовая». Димка соскочил с подножки трамвая, выбрался из толпы, глянул на подаренные отцом к четырнадцатилетию ручные часы: до семи вечера, условленного часа, оставалось десять минут. Он решил пройтись по толкучке.

Крикливые и угрюмые старухи, укутанные в тулупы, ватники, облезлые пальто с лысыми мехами воротников, толстые и худые тетки помоложе, молодые женщины с вытянутыми и укоризненными лицами, — все торговали, кто чем смог: ворованной продукцией, типа чашек, тарелок, чайников, полотенцами, туалетной бумагой (вечным советским дефицитом), вениками, пучками зелени и лука, кучками чеснока и семян. Запитые мужики сидели на корточках или на деревянных ящиках из-под напитков, перед ними лежали инструменты (ножи, плоскогубцы, гвозди, шурупы, рашпили, мотки кабелей и проводов, вразброс радиодетали); кто-то выложил мутные мешочки со свежевыловленной из Невы рыбкой, которую нельзя было есть, кто-то держал в руках вынесенную из дома вещь — радиоприемник, скатерть, вазу или даже набор мельхиоровых ложек. Поскольку в магазинах было шаром покати, а здесь иной алкаш отдавал новую вещь по бросовой (на одну или две бутылки чтобы хватило) цене, — народу в торговых рядах было много.

Димка приметил симпатичную девчонку, втиснувшуюся между двумя горластыми старухами. Старухи торговали из-под полы водкой и сигаретами. Девчонка в серой, очень старомодного покроя куртке по колена и в пуховом платке, оставившем на обозрение лишь курносый нос и светлые, пронзительные глазки, с интересом озиралась по сторонам, лузгала семечки. А в ладошке она держала большой складной нож.

— Покажи товар, что ли, — лениво так, будто бы от скуки спросил Димка, но сердечко-то у него запело: он о таком мощном ноже мечтал не год и не два.

Ножик был тот, без которого парню во дворе не добиться самоуважения и признания окружающих: черный, с прожилками, пластмассовый корпус, тяжеленный; главное лезвие было толстым, широким и достаточно длинным, около 13 см; и по тусклому блеску, по отсутствию щербин и царапин было ясно, что сталь тут наилучшая. Он поочередно вынимал из пазов шило, тоже не тяп-ляп, а с дыркой на конце, чтобы шить можно было (обувь в походе, или еще чего); смешные, но острые и вполне годные ножнички; отвертка, длинный штопор, вскрывательные ножи для консервов и для бутылок. Димка разволновался (все казалось нереальным), силился не показать восторгов, принялся суетливо и дергано складывать механизмы обратно в нутро ножа. Приметил надписи по-иностранному на лезвиях и на пластмассе корпуса.

— Это сколько же ему лет? — спросил у хозяйки, вертя и не возвращая нож.

— Трофейный, дед с войны привез, — сказала девчонка, настороженно поглядывая на него, словно ожидая пакости.

(И не зря ждала, у Димки все время вертелась мысль — сделать «ноги», в такой толпе в два счета скроется; но девчонка была такая простая, смешная, явно издалека приехала, не хотелось Ленинград позорить.)