Юрий Ищенко - Одинокий колдун

То, что Молчанка имела самые белые волосы и самый длинный хвост, делало ее старшей, ее сила была в несколько раз мощнее, чем у Ханны, и несравненно слабее обеих сестер была Малгожата. Но в последние годы она уже не комплексовала в связи с этим фактом. У Ханны хвостик был самым толстым, почти треугольная нахлобучка на ягодицах, и Ханна была самой свирепой и недалекой среди них.

Теперь оба лишних фрагмента у Малгожаты усохли, стали чем-то вроде птичьей ножки; когда она попыталась сесть в кровати, то услышала сухой легкий треск и ничего не ощутила. Нашарила в постели обломавшийся хвостик, повертела перед глазами, отбросила под кровать. Попыталась задуматься, что бы это значило. Собственно, в своем нынешнем положении она должна была ждать любых бедствий и напастей. Судя по тому, сколько ее лечил колдун, часть из них уже поглодала ее тело и ее душу. С отломанным хвостиком кончалась для девушки «ведьмина тропа» — она потеряла свой дар, свою силу. Но Малгожата вовсе не ощутила себя нормальным человеком, более того, будучи ведьмой, она была ближе к нормальным людям.

Когда-то, в счастливом детстве, после поспешного отъезда из Ленинграда, они жили на хуторе в глуши Западной Белоруссии, и Ванда методично, изо дня в день, вбивала им в головы главное дело их жизни и имя главного врага. Не жалела красок на обрисовку уродства, коварства и злобности неведомого и девочкам, и самой бабке колдуна Егора. Ванда выла и проклинала себя за глупость: она теперь считала, что проглядела, как и когда истопник взял мальчика в ученики.

Малгожате исполнилось одиннадцать лет, когда Ванда вместе с Ханной (той было около пятнадцати) съездила на разведку в Ленинград, на поиски Егора. Вернулась Ванда задумчивая, но приободренная. Она узнала, что Егор жил в детдоме, лежал в дурке города Новгорода. Получалось, что малец не по годам умен и находчив, раз сумел запрятаться так далеко и глубоко; но с другой стороны, Ванда начала догадываться, что Егор вовсе не так силен, как его наставник истопник, раз несколько лет мальчик болел и считался сумасшедшим.

Но однажды Ханна при очередном обсуждении будущих баталий хвастливо заявила (и сестры энергично ее поддержали):

— Да мы втроем вашего Егора оттрахаем, он тут же и загнется, и никаких заклятий-треклятий не понадобится!..

— Дура, замолчи, замолчи, убью! — совершенно внезапно рассвирепела ее мать. — Не смей такое говорить, а то сама на себя беду наведешь. Семя колдуна, кровь колдуна, тело колдуна прокляты для вас навеки. Если ты переспишь с ним, или выпьешь его крови, или даже воды выпьешь из той же посуды, вместе с его слюной, то сама станешь проклятой. И его сила, и наша сила изгонят тебя. Ты станешь отверженной, ты станешь невесть кем, и ужасна будет твоя участь! Запомните все трое, — он для вас самое ужасное исчадие, бойтесь даже прикасаться к нему!

Выпалив всю тираду, растолстевшая до полного уродства Ванда отправилась на конюшню, где два раза в неделю трахала угрюмого конюха, а дочки еще долго шушукались между собой. Так что сомнений в том, что с ней произошло что-то страшное, у Малгожаты не было. Она перестала быть ведьмой, но и не стала человеком, а кем, еще предстояло узнать. И когда она не успела до прихода Егора передать Молчанке свое главное открытие, — то, что Егор не черный, а белый колдун, — сама Малгожата почти не расстроилась. «Ай, — вяло подумала, свалившись на пол от его тычка, — будь что будет. Всем на меня плевать, и я на них с большой высоты...»

Тем не менее, если бы Молчанка успела узнать, что Егор является белым колдуном (то есть пробавляется белой магией, с помощью которой навредить ведьмам было весьма проблематично), да вдобавок настолько немощен, неопытен и туп — а для Малгожаты с ее воспитанием это было ясно сразу, — все в этом противостоянии могло бы обернуться по-другому. Не для Малгожаты; ее все меньше заботили проблемы Егора, а тем более ее сестер. В ней самой, в ее теле и в душе что-то происходило, видоизменялось, и все интересы девушки неуклонно сворачивали в сторону самопознания.

До сих пор все три сестры, вместе с бабкой Вандой, считали его черным колдуном: то есть, колдуном потомственным, владеющим не только переданным от истопника даром, но и собственной природной силой и злобой. Черный колдун не мог размышлять о добре и зле, как не могли этого делать и сестры — купальские ведьмы; черный колдун, иногда того не зная, черпал средства, силы и знания из любых, самых грозных и опасных источников. Белого колдуна Егора, грубо выражаясь, сестры могли взять голыми руками.

Как ни странно, страшный пожар в клубе, во время премьеры «Гамлета», сослужил Егору добрую службу. Сестры посчитали, что, увлекшись обустройством засады в клубе, заманив и заставив работать на себя его «пассию» Фелицию, — они сами попались в грандиозную ловушку, устроенную мерзким колдуном. Так он и планировал: заманить всех трех в клуб, вывести на сцену, чтобы обрушить затем на них пламя пожара. Стихия огня была враждебна купальским сестрам, поэтому спасались они трудно и мучительно, а самая недалекая и неистовая из них, Герла, сильно при том пострадала. (Когда спустя малое время колдуну в руки попалась Малгожата, две другие впали на какое-то время в дрожащий ступор. А Герле еще нужно было лечить собственные ожоги и увечья.)

Напоив ее снотворным отваром, Егор ушел на встречу с братом. Полуголодная девушка проспала два часа, затем встрепенулась и вскочила с постели, встрепанная после кошмарных сновидений. Самый последний сон был мучителен: снилось, что обе сестры дотянулись длиннющими руками до ее головы, ухватились за концы нитей или нервов и тянут эти нити к себе, чтобы узнать дорогу к ней, а ей очень больно, и никак не может их руки от своих нитей оторвать.

Она с трудом, шатаясь и постанывая, слезла с кровати, пошла по стеночке на кухню, надеясь найти съестное или хотя бы укрепляющее питье. От голодных спазмов болел и громко урчал живот. Кружила голову толчками в виски пульсирующая убыстренная кровь. Села на табурет, привалилась ничком к столу, чтобы прийти в себя. Старалась вспомнить другие сны, — сны были очень важны для нее, по ним можно было разгадать ближнее будущее, избежать многих опасностей.

Ей снилась старая мать, такой, какой она стала теперь: жирный подбородок, проросший белой жесткой щетиной; крупные, со спелые вишни, корявые бородавки на щеках, на левой ноздре и на низком, скомканном двумя глубокими черными морщинами, лбу. У старухи Ванды слезились запавшие блеклые глазки, она утирала их серым линялым платком, когда разжиревшей уткой ковыляла на больных, скрученных артритом ногах к кустам крыжовника, где пряталась и поедала спелые ягоды маленькая Малгожата.