Кэмерон Джейс - Безумие 2. Выдумка

— Сработало. Как Вам удалось пройти мимо охранника? Вы же не наобещали ему того, чего не сможете потом выполнить?

— Нет, — он поднимает подбородок и приветствует нескольких дам, которых раньше даже и не видел. — Я выдохнул дым из кальяна ему прямо в лицо. Дым загипнотизировал его на некоторое время, и я успел пройти.

— Вот так просто? Вы даже ничего ему не показали?

— Конечно же, показал, — он широко улыбается толпе. — Средний палец.

— Театр находится на восточной границе района Лондона, Ковент-Гарден, — говорит Пиллар, притворяясь, что показывает мне все вокруг, на самом же деле, осматривая всех и каждого в надежде увидеть среди них Пекаря.

— Он располагается между Олдвичем и Хай-Халборном, — продолжает он. — Не удивительно, что многие в этом мире называет его Королевским Театром.

— Я бы предпочла, чтоб Вы рассказали мне, как со всем этим связан Льюис, — говорю я, пока мы входим в зрительный зал.

Пиллар нежно придерживает меня за руку, словно я принцесса и сопровождает к моим местам.

— Обещаю не портить воздух, — говорит он сидящей толпе, когда мы проходим к своим местам. Наконец-то мы садимся.

— Льюис Кэрролл недолго сотрудничал с театром, — говорит Пиллар, зажав мою ладонь между своими. — Он поставил несколько пьес до того как обезумел; имею в виду, до того, как он написал Алису в Стране Чудес.

Я сижу и слушаю, но, не упоминая о своем видении с Льюисом.

— Ты должна понимать, что те Викторианские времена были довольно тяжелыми, — рассказывает мне Пиллар. — Мы говорим о самых жестоких, мрачных, грязных и голодных временах Лондона. По внешнему виду человека даже нельзя было сказать, сколько ему лет. Из-за неестественной худобы и низкого роста, можно было принять их за гномов. — Он просит меня передать ему запчасти от кальяна и начинает собирать свое оружие. — Еды катастрофически не хватало, голодавшие люди становились тощими и маленькими. Это правда. Посмотри на меня. Я не так уж и высок. А ведь я как раз жил в те времена.

— Продолжайте, пожалуйста, — я пытаюсь принять позу той, кто частенько посещает театры.

— Кэрролл не любил Лондон. Он любил Оксфорд со всеми его книгами, большими залами; и студиями, — продолжает Пиллар. — Он пробыл священником, но недолго; Оксфордский церковный Хор никогда его не забудет. Но затем у Льюиса возник большой интерес к фотографиям, особенно к детским, таким как фотографии Констанции.

Свет в зале тускнеет, идут приготовления к началу представления.

— Как ты, возможно, слышала, фотографы говорят, будто камеры не лгут, — говорит Пиллар. — В случае Кэрролла так и было. Нищета, которую запечатлела его камера, была воистину душераздирающей. Если ты когда-нибудь обращала внимание на его фотографии, то замечала что он, по большей части, был одержим молодыми бездомными девочками, ты бы поняла его одержимость. Его снимки просто кричат о нищете, голоде и о бедных детях.

— Я могла себе вообразить Льюиса таким.

— Прежде чем писать книжки и загадки, Льюис устраивал небольшие представления в Оксфорде для бедных, тощих детишек в лохмотьях. Он делал это, потому что у него было недостаточно денег, чтобы купить им еду. Во все времена, искусство — еда бедняков, Алиса. Помни это, — на мгновение Пиллар кажется мне потерянным. Интересно, о чем он вспомнил. — Кэррол называл свои намерения «спасением детей». Он хотел спасти детство детей. Он хотел спасти их от воспоминаний об испачканной грязью эпохе.

" Я не смог их спасти!» слова Льюиса звенят у меня в ушах.

— Представления, которые ставил Кэрролл, научили его искусству бессмыслицы, — объясняет Пиллар. — Дети бессмысленны по своей природе. Даже неудачная шутка может заставить их смеяться, потому что они просты в общении. В отличие от взрослых, потрепанных жизнью.

— Я до сих пор не понимаю, как это связано с театром на Друри Лейн, в котором мы, предположительно, должны повстречать Пекаря.

— Все просто, — отвечает Пиллар. — Пьессам нужны были финансирования. Кэрролл был умным и находчивым. Он ставил спектакли бесплатно в Королевском Театре, который сгорел за несколько лет до этого, и не мог позволить себе оплатить новые спектакли. В свою очередь, театр предоставлял Кэрроллу костюмы для его представлений.

— Вот почему он держал чемодан и улыбался, когда дети спрашивали его, — бормочу я.

— Прости?

— Ничего, — говорю я. — Так что связывает его с театром Друри Лейн.

— Мое предположение, вместе с подсказками Чешира, заключается в том, что Льюис Кэрролл повстречал Пекаря в Друри Лейн, — отвечает он. — Только Кэрролл никогда не ощущал необходимости упоминать Пекаря ни в одном из своих произведений.

— Может быть, Кэрролл писал детские стишки?

— Это все выдумки, и к тому же, нет никаких доказательств, — говорит он. — Все что мне известно, убийства начались с того самого дня, как здесь начали ставить «Алису в Стране Чудес», хочется верить, что Пекарь ожидает нашего появления. Должно быть, он хочет, чтобы мы стали свидетелями чего-то.

— Чего именно?

В этот момент Пиллар поворачивает шею на верхние ложи театра. На его лице появляется необычное выражение

— Чего-то вроде этого, — указывает он пальцем наверх.

Я смотрю вверх и прищуриваюсь в тусклом свете театра. На балконе я вижу появление важной женщины, в сопровождении множества охранников.

— Что здесь делает Маргарет Кент? — спрашиваю я.

— Герцогиня дома, — вздыхает Пиллар. — Становиться все страньше и страньше.

Он опускает голову, готовый к представлению.

— Я не ощущаю вины, что использовал ее кредитку, чтобы заплатить за твое платье.

— Что? — у меня от удивления вытягивается шея. — Что Вы сделали?

— Наши билеты куплены тоже за ее счет, — он пожимает плечами. — Это очень щедрая женщина, — затем на его лице появляется огромная ухмылка. — Что навевает мне воспоминания о….

Присутствие Герцогини провоцирует Пиллара. Последствия одновременно абсурдны и уморительны.

— Подержи-ка, — он передает мне назад свой кальян, плюет на свои перчатки и говорит. — Это будет весело.

Пиллар встает и поворачивается к толпе. Поскольку мы сидим в середине зала, люди смотрят на него со всех сторон.

— Сядьте же! — говорят некоторые.

— Леди и болваны Королевского Театра, — Пиллар сопровождает свой маскарад оскорблений приветствиями. Улыбка на его лице становится искренней, как у самонадеянного преподавателя. — Сегодня не обычный вечер. Подобные вечера заносят в книги по истории. Ведь вам ведомы лишь истории, что пишут победители, меняя ее на свой вкус?

В толпе кто-то хихикает. Некоторые по-прежнему продолжают требовать, чтобы он сел. Другие же клянут его, да такими словами, которые не следовало бы произносить в театре. А к моему удивлению, занавес на сцене наполовину распахнулся.